Трагедия свободы

Элементы демократии у Маркса основаны на его убеждении в том. что диктатура пролетариата будет диктатурой большинства над меньшинством. Он не подозревал о перерождении диктатуры пролетариата в /диктатуру над пролетариатом. Он был против прямого насилия над религией и свободной мыслью, но не как демократ, а как материалист и эволюционист; он был уверен, что религия и идеалистическая философия отомрут сами по себе после того, как общество будет построено на фундаменте обобществленной экономики.

Маркс хотел верить, что подлинная демократия и подлинный гуманизм восторжествуют в конце истории, когда будет построен коммунизм. Но, как известно, он считал, что коммунизм —это не идеал, в соответствии с которым должна быть преобразована действительность, а состояние, которое с логической неизбежностью будет достигнуто обществом в ходе классовой борьбы.

Иными словами, материалистическая концепция Маркса понижает и сводит на нет те элементы гуманизма, которые он допускал в свою теорию. А главное, Маркс с самого начала без сожаления приносил личность и свободу в качестве жертвоприношения на алтарь своей социальной утопии. Приносил в жертву не только гех, которые существуют в настоящее время, но и тех, которые будут всегда — и теперь и вбуду–щем. Духовные ценности уничтожаются во имя обещанного утопией процветания.

Сталинский режим является логическим выводом из социализма Маркса. Маркс породил Ленина, который, в свою очередь, породил Сталина. В сталинизме коммунизм пожинает практические плоды теоретических семян зла, посеянных сто лет тому назад «Коммунистическим манифестом». Бели в настоящее время встречаются марксисты, с гневом отрекающиеся от монстра, порожденного в недрах коммунизма, то это только доказывает, что они не ведали, что творили, что они не обладали достаточной последовательностью сделать все выводы из основной идеи марксизма: равенства в рабстве. Они восприняли марксизм умом, но душой — не полностью.

Российский Восток отражает подлинное лицо марксистского социализма, тогда как на Западе оно все еще скрыто за ширмой ложных обольщений. Таким образом, гнев западного полумарксизма — это гнев Калибана, не желающего узнавать в зеркале свое собственное изображение. Если бы марксизм был только борьбой против капитализма, можно было бы признать его относительную правду. Но Маркс с самого начала страстно боролся с самими основами христианской культуры. Для сторонников марксизма это учение является новой религией и в качестве таковой требует «всего человека». В тоталитарном характере этой доктрины заключено семя тоталитарного режима, установленного в России Октябрьской революцией.

Сам Маркс обладал элементами инстинктивного гуманизма левого толка. Но его теории призывают к глубочайшему кризису и разрушению всех аспектов гуманизма. Ленинизм с его антигуманистической ненавистью, полным отсутствием терпимости выразил этот призыв откровенно и тем самым явился дальнейшим логическим шагом в развитии марксизма.

Доктрина Маркса была инспирирована революционным и мессианским духом. У Ленина же от этого мессианского духа осталось немногое. Он воспринял марксизм как религию, в которую он слепо и догматически верил. Он не так был озабочен конечной целью, как практическими способами ее осуществления. Нетерпимый до бешенства, когда дело касалось материалистического основания марксизма, он оказался трусливо уклончивым и реалистичным, даже циничным в своей тактике. Он больше был склонен к разрушению старого, чем к созиданию нового мира. Полубог революции, он был гением разрушения, подстрекателем ненависти и мести. Его выдающаяся способность к демагогии играла роль мощного детонатора, который привел к взрыву силы социального рессентимента, дремавшей в подсознании у народа. Как никто до него, он умел проникнуть в глубину самых низких инстинктов толпы, пробудить их и использовать в качестве революционного динамита. Основное различие между Февральской (демократической) и Октябрьской (коммунистической) революциями заключается в том факте, что первая была революцией народной, хотя народ и оказался неспособным сыграть в ней главную роль. Последняя же была революцией пролетарских масс, хотя эти массы составляли относительное меньшинство народа. Сила большевиков заключалась в их способности установить контакт с подсознанием народа. Они разбудили комплекс социальной неполноценности и призвали его к су пер компенсации. «Последние станут первыми» — в условиях политической безграмотности такие призывы производят страшный эффект.

«Они рабы, хотя и бунтовщики», —так высказался Достоевский о психологии непросвещенных масс. Ленину удалось найти выпускной клапан для бунтовщи–ческих элементов и вместе с тем стать тем вождем, которого они подсознательно жаждали. Это классический пример применения психоанализа Фрейда к социальной жизни. Благодаря ленинской демагогии и пониманию им психологии народных масс большевикам удалось захватить власть на гребне революционной волны и упорно цепляться за нее по сей день.