Трагедия в трех актах

– Чепуха! – прервала Саттерсвейта Эгг. – У него был неврит и ревматический артрит. От этого не сваливаются замертво. И у него никогда не было припадков. Он принадлежал к тем старикам, которые скрипят помаленьку, но доживают до девяноста лет. Что вы думаете о дознании?

– Все прошло… э-э… вполне нормально.

– А о показаниях доктора Макдугала? Они выглядели в высшей степени профессиональными, с подробным описанием всех органов, но не кажется ли вам, что он просто спрятался за этим потоком слов? Суть сводилась к следующему: ничего не указывало на то, что смерть не явилась результатом естественных причин. Но он не сказал и того, что она была их результатом.

– Не придираетесь ли вы к мелочам, дорогая?

– Все дело в том, что доктор Макдугал сам был озадачен, но, не располагая фактами, нашел убежище в медицинских терминах. Что думает об этом сэр Бартоломью Стрейндж?

Мистер Саттерсвейт повторил несколько изречений сэра Бартоломью.

– Просто отмахнулся, не так ли? – задумчиво проговорила Эгг. – Ну конечно, он человек осторожный. Полагаю, важные шишки с Харли-стрит все таковы.

– В стакане не оказалось ничего, кроме джина и вермута, – напомнил ей мистер Саттерсвейт.

– Похоже, это все решает. Но после дознания произошло кое-что, заставившее меня усомниться…

– Сэр Бартоломью что-то вам сказал? – Мистер Саттерсвейт начал ощущать приятное любопытство.

– Не мне, а Оливеру. Оливеру Мэндерсу – он был в тот вечер на обеде. Возможно, вы его не запомнили…

– Отлично запомнил. Он ваш близкий друг?

– Был раньше. Теперь мы почти все время ссоримся. Он начал работать в офисе своего дяди в Сити и стал каким-то скользким, если вы понимаете, что я имею в виду. Твердит, что бросит это дело и займется журналистикой – он неплохо пишет, – но, по-моему, это всего лишь слова. Оливер хочет разбогатеть. Сейчас все помешаны на деньгах. По-моему, это отвратительно!

Ее детская бескомпромиссность тронула мистера Саттерсвейта.

– Дорогая моя, очень многие люди отвратительны не только из-за любви к деньгам.

– Большинство людей свиньи, – весело согласилась Эгг. – Вот почему мне так жаль старого мистера Бэббингтона. Он был такой славный – готовил меня к конфирмации и так далее… Конечно, в этом много ерунды. Понимаете, мистер Саттерсвейт, я верю в христианство – не так, как мама с ее молитвенниками и заутренями, а по-настоящему, как в историческое явление. Церковь погрязла в павликианских традициях[10], но это не бросает тень на само христианство. Вот почему я не могу стать коммунистом, как Оливер. Практически мы верим в одно и то же – все должно быть общим, – но разница в том… ну, я не стану в это вдаваться. Но Бэббингтоны были настоящими христианами – не совали нос в чужие дела, никого не проклинали и всегда были добры к людям. К тому же Робин…

– Робин?

– Их сын… Его убили в Индии… Я… он мне очень нравился… – Эгг быстро заморгала и устремила взгляд в море. Затем ее внимание вновь вернулось к действительности и мистеру Саттерсвейту в частности. – Теперь вы понимаете, почему это меня так волнует? Предположим, это не была естественная смерть…

– Мое дорогое дитя!

– Ну, вы должны признать, что это чертовски странно!

– Но ведь вы сами только что практически признали, что у Бэббингтонов не было ни единого врага во всем мире.

– В том-то и дело! Я не могу придумать ни одного мотива…

– Но ведь в коктейле ничего не оказалось.

– Возможно, его укололи шприцем.

– С ядом, который южноамериканские индейцы используют для стрел? – с усмешкой предположил мистер Саттерсвейт.

Эгг тоже усмехнулась:

– Вот именно. Старый добрый яд, не оставляющий следов. Возможно, в один прекрасный день вы обнаружите, что мы были правы.

– Мы?

– Сэр Чарлз и я. – Она слегка покраснела.

Мистер Саттерсвейт вспомнил стихи из сборника «Цитаты на все случаи», который в дни его молодости стоял на каждой книжной полке:

Да, был ее в два раза старше он,
А на щеках обветренных его
Рубцы виднелись, но, его увидев,
Она в него влюбилась той любовью,
Которая ее судьбою стала[11]

.

Он слегка устыдился того, что думает цитатами – тем более из Теннисона, которого теперь нечасто вспоминают. Кроме того, хотя лицо сэра Чарлза было обветренным и темным от загара, шрамы на нем отсутствовали, а Эгг Литтон-Гор хоть и была, несомненно, способна на вполне здоровую страсть, едва ли могла бы погибать от любви и безвольно плыть по рекам на барке, уносимой течением. В ней не было ничего от лилейной девы из Астолата[12].

«Если не считать ее юности…» – подумал мистер Саттерсвейт.

Девушек всегда влечет к мужчинам средних лет, с интересным прошлым. Эгг, похоже, не являлась исключением из этого правила.

– Почему он никогда не был женат? – внезапно спросила она.

– Ну… – Мистер Саттерсвейт сделал паузу. Он бы ответил «из осторожности», но понимал, что такое слово будет неприемлемым для Эгг Литтон-Гор.