Трагедия в ущелье Шаеста

– Понимаешь, есть договор у «стариков» о Шаесте поменьше рассказывать. А «двухсотых» там было сорок восемь или сорок девять. Наши и еще со сто сорок девятого полка, вертолет, говорят, на склоне навернулся тоже. Ну и раненых полсотни. Было так, что мне, конечно, известно. Вошли рано утром в ущелье, а там засада. Так и выбили тех, кто шел впереди. Трупы только через день удалось вытащить, когда духи ушли. Не подпускали…

– Что, связи не было? Помощь вызвали бы!

– Была связь. Но убежала. Правда или нет, но говорят, что радиостанцию они на ишака погрузили, а тот при обстреле взбрыкнул, сбежал. А потом поздно было. Комбата старого сняли, в Союз отправили. Еще говорили, что комбата чабан предупредил о засаде, но он не поверил. Многие сразу погибли, в первые часы. В штабе тоже не поверили поначалу, что там такое творится. Вот все, что я знаю.

– Кто-то же остался сейчас из очевидцев? Офицеры? Расскажут?

– Попробуй, только не нарвись. Говорю же тебе, не принято язык развязывать, «табу» на этом деле. Ватманом не поможешь? И красочки типографской, разной. Белая у меня есть.

Зря я Хмелевскому не поверил. В тот же день выслушал парочку настороженных и даже презрительных вопросов: «А зачем тебе это надо?» К вечеру и вовсе было отеческое внушение интеллигентного на вид начальника дивизионной контрразведки, чьи апартаменты примыкали к политотделу. Все, что удалось выяснить, изложено выше. Да, еще появилась фамилия неудачливого комбата – майор Кадыров. По рассказам, после таких потерь его понизили в должности до замначальника штаба батальона, а потом и вовсе отправили в Союз. Он-то и командовал этой батальонной операцией у таинственной Шаеста. Еще был упомянут кишлак Яварзан. Этот, слава топографам, на карте был указан при дороге южнее Кишима. Шаеста на карте потом нашлась, но это была гора-трехтысячник».

Собственно, на этом афганская часть истории о бое у Шаеста заканчивается. Приведу тому две причины. Я был молод, подготовлен телом и духом к испытаниям и хотел писать о том, что видел сам, в чем принимал участие. Считал постыдным делом, находясь на войне, писать о ней по рассказам других. А еще опасался «неудобными» расспросами насторожить разведчиков, поскольку выходы «на боевые» с ними были наиболее интересными, могли бы попросту и не взять. О нас ведь как часто думали – не все следует видеть журналисту, обязательно разболтает! Или что-нибудь придумает. Или вообще не поймет, что к чему.

Я, к примеру, не сообразил в ту пору, что 3 августа 1980 года закрывались Олимпийские игры в Москве, те самые, что проигнорировали США и их многочисленные приспешники. Они, видите ли, обиделись на СССР из-за нашего военного присутствия в Афганистане.

Может быть, именно в этом причина, что руководство Вооруженных сил по указке сверху замолчало трагические события в Бадахшане? Попробуй сообщи всенародно в такой праздник, что, пока парит над Москвой толстый резиновый Миша, в Афгане, неподалеку от границы великой державы СССР, грязные душманы убивают роту советских разведчиков. И это в Афганистане, где и войны никакой нет и где мы не принимаем участия в вооруженных столкновениях местных группировок, а только помогаем строить мирную жизнь, охраняя мосты и дороги, строя мечети и школы, взорванные врагами «апрельской революции».

Еще через год, в начале августа 1982-го, ко мне в баньку зашли начальник штаба разведбата капитан Турбанов и замполит капитан Багдасаров. Леша и Саня соответственно. На подходе они ругались черными словами, укоряя друг друга. А ведь дружили, да и воспитанные ребята были. Что случилось? Багдасаров молчал. А Турбанов неохотно признался, что весь сыр-бор из-за Шаеста. Батальон собрался помянуть погибших два года назад ребят, а замполит получил свыше приказ такое мероприятие категорически запретить, что он и сделал от своего имени перед строем, заслужив осуждение всего батальона. Зря, конечно, на «комиссара» всех собак спустили. Приказ такой вышел из политотдела дивизии, это я позже уточнил. Но сначала мелко так подумал, что раз помянуть, то и выпить надо, вот они и запретили. Мыслей о другой причине «пресечения» тогда не было.

А еще через шесть лет, в августе 1988-го, в изумрудной Виннице на фестивале афганской песни я услышал, как объявили, что очередная баллада посвящается разведчикам, погибшим у Шаеста. За грохотом ударников и звоном электрогитар баллады я не расслышал, но исполнителей отыскал. За сценой Зеленого театра шли по кругу бутылки и стаканы. Меня приняли, а вот за вопрос о Шаеста наградили долгой паузой и невразумительным ответом, мол, автор песни куда-то отошел. Как-то вдруг «братаны афганские» заскучали, заторопились. Возможно, явное отчуждение вызвали майорские погоны, значок Союза журналистов СССР. Да и то сказать, я тогда стоял в кругу недавних солдат, на чьем жаргоне некая часть офицеров в Афганистане именовались «шакалами».

3. О «Воинской доблести» и военной цензуре