«Трагическая эротика»

Затем даже появился невероятный слух о том, что на жизнь великого князя покушался один из важнейших чинов Ставки, генерал-квартирмейстер его собственного штаба. А. Соболевский писал профессору Ю.А. Кулаковскому 31 мая 1915 года: «На слухи о пощечинах Великого Князя разным генералам и т.п. я уже перестал обращать внимание. Думаю, что разговор Великого Князя с Даниловым и покушение Данилова – вранье. Но покушение вообще считаю вполне возможным»1154.

Наконец, в августе 1915 года газеты Сувориных «Новое время» и «Вечернее время» сообщили своим читателям: «В Германии говорят, что немцы замышляют о мире, который будет заключен вследствие предательского акта. В заговоре будто бы участвует директор очень известного германского банка и трое русских подданных, которых будто бы подкупили для того, чтобы они произвели террористический акт. В конце концов было найдено трое Русских, в том числе одна женщина, которые получили поручение совершить покушение на величайшего врага немцев и противника сепаратного и преждевременного мира – Августейшего В[ерховного] Г[лавнокомандующего]. Лица эти будто бы отправились в Варшаву, но по прибытии туда были немедленно арестованы. Ваш корреспондент в удобный момент сообщит имена этих предателей и убийц»1155.

Можно предположить, что публикации такого рода, основываясь на столичных слухах, преследовали цель укрепить авторитет великого князя: они появились как раз в тот момент, когда в Петрограде уже говорили о его предстоящем смещении с поста Верховного главнокомандующего. Газеты явно пытались поддержать в этой ситуации популярного, но опального полководца. Неудивительно, что об этих статьях с возмущением писала императрица. Соответствующая публикация в «Вечернем времени», печатном органе, известном своей близостью к Ставке, стала предметом специального рассмотрения на заседании Совета министров. Главы ведомств рассматривали данную заметку как фальшивку и требовали примерного наказания редактора этих влиятельных газет Б.А. Суворина1156.

В германской же прессе эти слухи получили еще более преувеличенное отражение. Немецкая газета писала: «Знаменательно, что теперь, после ухода великого князя, открыли заговор на его жизнь. 50 человек арестованы»1157.

5. «Николай III»: Противопоставление Верховного главнокомандующего и императора

Летом 1915 года казаки Таубенской станицы 2-го Донского округа были весьма недовольны немецким названием своего поселения, данным в свое время в честь генерала, наказного атамана Донского казачьего войска (в то время газеты часто писали о германских самолетах типа «Таубе», а это могло оскорблять патриотические чувства донцов). Станичный сход вынес приговор, направленный окружному, а затем и наказному атаману о переименовании их родной станицы в Николаевскую. Специально оговаривалось, что новое название будет дано в честь великого князя Николая Николаевича1158. Был ли доволен венценосный тезка Верховного главнокомандующего подобным уточнением, сделанным казаками-патриотами?

Образ великого князя, Верховного главнокомандующего, уникального вождя-спасителя государства, который создавался русской милитаристской пропагандой, который был востребован массовым сознанием воюющей страны, вскоре стал представлять немалую опасность для символической системы патриотического монархизма.

Это прекрасно осознавали некоторые современники. В мае 1915 года великий князь Андрей Владимирович сделал в своем дневнике запись, в которой он описал свою беседу с генералом Ф.Ф. Палицыным (следует отметить, что последний в свое время был весьма близок к великому князю Николаю Николаевичу, пользовался его поддержкой):

Ф.Ф. был крайне недоволен, что Николаю Николаевичу дали титул «верховного».

«Это не годится, – говорил Ф.Ф., – нельзя из короны государя вырывать перья и раздавать их направо и налево. Верховный главнокомандующий, верховный эвакуационный, верховный совет – все верховные, один государь ничего. Подождите, это еще даст свои плоды. Один государь – “верховный”, никто не может быть им, кроме него. И к чему это ведет? А вот к чему. Он политикой занимается, к нему министры ездят, – я бы их не принимал, – а армией не командует. Я ему говорил это, говорил, что приказчикам он все роздал, а сам больше не хозяин своего дела. Это нельзя, нельзя заниматься политикой и войной»1159.

Подобные настроения проникали и в зарубежную прессу, хотя знак оценки сложившейся ситуации при этом мог меняться на противоположный. Близкий сотрудник и биограф Верховного главнокомандующего впоследствии вспоминал: «В некоторой части заграничной печати Великий Князь оценивался как вождь России, перед которым совершенно стушевывалась личность царствующего императора»1160.