Трагическая идиллия. Космополитические нравы

Он обратился к лаборанту, который не ответил ничего. Слова баронессы Эли были совершенно ясны для обоих, как будто она назвала мисс Марш по имени, и взгляд Вердье выдал, как сильно любил он молодую американку, как страдал он, потеряв право уважать ее. Это новое доказательство ненавистной для принца любви уязвило эрцгерцога, и голос его стал властным, почти жестоким, когда он закончил свою речь словами:

— Во всяком случае, сударыня, наши минуты все на счету. Опыты не ждут, и вы очень меня обяжете, если станете говорить без всяких загадок.

— Я повинуюсь, государь, — отвечала госпожа де Карлсберг, — и буду кратка. От моей подруги, мисс Марш, я узнала…

— Если вы пришли сюда только затем, чтобы говорить с нами об этой интриганке, — резко перебил эрцгерцог, — то разговор бесполезен…

— Государь!..

Это вмешался Вердье. Оскорбление, брошенное принцем Флуренс, потрясло его до самой глубины души.

— Ну-с? — обратился учитель к своему лаборанту. — Да или нет? Есть у нас доказательство, что госпожа Бонаккорзи ходила на свидания в маленький домик у залива Жуана? Видели мы, как она туда входила? Известно нам, кем нанят дом и кто поджидал там любовницу? Провожала ее мисс Марш? Если бы у вас был брат, друг, то позволили бы вы ему жениться на девушке, которая впуталась в авантюру такого сорта? Да или нет?

— Она не впутывалась ни в какие авантюры, — перебила Эли с негодованием, которого даже не скрывала. — У госпожи Бонаккорзи нет любовника. — И она повторила: — Нет, у госпожи Бонаккорзи нет любовника… Раз вы уже разрешили мне, то позвольте поставить точку над государь… 14-го числа нынешнего месяца — слышите ли? — в Генуе, я, ваша собеседница, присутствовала при ее бракосочетании с господином де Корансезом в капелле палаццо Фрегозо, и мисс Марш была там, как и я…

Основательно или нет, но они желали, чтобы церемония была тайной. У них были свои мотивы. Теперь этих мотивов более нет, и вот письмо, которым Андриана просит меня официально известить ваше высочество об ее браке… Вы прекрасно видите, — обратилась она к Вердье, — что Флуренс никогда не переставала быть самой честной, прямой, чистой из молодых девушек; вы видите, насколько я была права, утверждая, что ее оклеветали жестоко, недостойно…

Эрцгерцог взял записку Андрианы. Он прочитал ее и потом без всяких объяснений возвратил жене. Он посмотрел ей прямо в лицо острым, пронизывающим взглядом, который так легко дается принцам и который властным инквизитором читает в самой глубине совести. Он убедился, что она не лжет. Тогда он посмотрел на Вердье, но во взоре его к гневу примешивалась глубокая печаль. Не обращая больше внимания на Эли, как будто ее и не было тут, он обратился к молодому человеку на «ты»: разница в годах и общественном положении давала ему право на это, но перед свидетелями принц обыкновенно воздерживался говорить так со своим помощником.

— Друг, — сказал он ему, и в его голосе, всегда жестком и резком, послышались мягкие нотки, — признайся мне откровенно: ты раскаиваешься в своем решении?

— Я раскаиваюсь. Я был несправедлив, — отвечал Вердье таким же взволнованным голосом, как и его учитель, — это правда, государь. Я хотел бы просить прощения у особы, которую я оскорбил по неведению.

— Ты будешь иметь время вымолить прощение, — перебил его эрцгерцог. — Будь уверен. Ведь это пришли от нее… Правда, сударыня? — спросил он Эли.

— Правда, — отвечала молодая женщина.

— Видишь! — молвил принц. — Ну-с, — продолжал он со странным соединением сожаления и грубости, — испытай свое сердце. У тебя было восемь дней, чтобы разобраться в нем… Ты все еще любишь ее?..

— Я люблю ее, — отвечал Вердье, помолчав.

— Еще одного молодчика подцепили, — сказал принц, пожимая плечами, но жесткую тривиальность этого выражения он смягчил глубоким вздохом, который уничтожал циничное впечатление от слов. — Итак, несчастный, — продолжал он, — тебя не удовлетворяет больше та свободная, высокая, содержательная жизнь, которую мы вели вместе. Ты пресытился возвышенными радостями, могучими восторгами изобретателя — всем, что мы вкушали здесь вместе изобильно, непрерывно, пируя, как цари? Ты хочешь войти в то презренное общество, которое я научил тебя судить по его заслугам, ты хочешь жениться, оставить это убежище, оставить науку, оставить твоего учителя, твоего друга!…

— Однако, государь, — прервал его Вердье, — разве я не могу жениться и продолжать работы с вами?