Трагическая идиллия. Космополитические нравы

— Вся видимость была против меня, — продолжала Флуренс, не обращая внимания на слова баронессы. — Но когда верят в человека, то не придают значения видимости… Ведь и вы так думаете?..

— Я думаю, что Вердье любит вас, — отвечала Эли, — и что в каждом влюбленном сидит ревнивец… Но что такое вышло?..

— Нельзя любить того, кого не уважаешь, — с живостью возразила молодая девушка, — а нельзя уважать женщину, которую считают способной на сообщничество в известных проступках… Вы знаете, — продолжала она с все возраставшим гневом, который показывал, до какой степени была она оскорблена, — вы знаете, что Андриана и ее муж наняли виллу на заливе Жуана. Я провожала туда Андриану, и господин Вердье узнал про это. Как? Я не очень удивлена, потому что раз или два, когда мы шли туда вечером, мне показалось, что поблизости мелькнул профиль Лаубаха. И знаете ли вы, что осмелился подумать господин Вердье обо мне, об американке, в чем он обвинил меня?.. Что я участвую в интриге между Андрианой и Корансезом, что я впуталась в гнусность, которая у вас называется связью…

— Но ведь вам так легко было оправдаться! — перебила ее Эли.

— Я не могла выдать Андриану, — отвечала Флуренс, — я обещала ей полную тайну и не хотела просить разрешения рассказать все. Во-первых, потому что я чувствовала себя не вправе, потом… — На лице ее отразилась вся гордость оскорбленной чести. — И потом против подобных подозрений не защищаются. Я сказала господину Вердье, что он ошибается. Он мне не поверил… Между нами все кончено!..

— Вот как, — сказала Эли, — вы надумали не выходить замуж из гнева, из самолюбия, из нежелания дать ему простое разъяснение!.. Ну, а если он сам придет сюда, на судно вашего дяди, и станет умолять вас простить ему то, что он подумал или, скорее, вообразил, что подумал!.. Если он сделает еще больше, если он попросит у вас руки, попросит, чтобы вы были его женой, и тогда вы ответите ему: «Нет, между нами все кончено»?

— Он не придет, — отвечала Флуренс, — иначе в эти восемь дней он написал бы мне, сделал бы какой-нибудь шаг. Зачем вы говорите мне это? Вы только отнимаете у меня мужество, а оно, поверьте, мне очень нужно…

— Вы еще ребенок! — возразила Эли, обнимая ее. — Наступит день, и вы узнаете, что у нас нет мужества перед людьми, которых мы любим и которые любят нас… Предоставьте мне действовать. Вы будете помолвлены еще до наступления вечера…

Эти слова увещания и надежды она сказала горьким тоном, какого Флуренс еще не знала за ней. Слушая рассказ молодой девушки о пустячном недоразумении, которое оторвало ее от Вердье, она особенно живо почувствовала собственное несчастье. Эта ссора двух влюбленных была просто детским капризом — недаром назвала она мисс Марш ребенком, — и по ассоциации идей она начала думать о своем разрыве с Пьером, о том, что легло теперь между ними горького, грязного, неискупимого. Перед прелестной гордостью оклеветанной американки она почувствовала, как тяжело подвергнуться справедливому обвинению и быть вынужденной либо лгать, либо прямо признаться в своем позоре и вымаливать сострадания!

В то же время ее охватило истинное негодование против шпионства, которое пустил в ход эрцгерцог, чтобы сохранить при себе Вердье. Она видела тут то же самое, что со вчерашнего дня наполняло ее ненавистью к Оливье: привязанность мужчины к мужчине, дружбу, ревнивую к любви, враждебную к женщине, дружбу, которая преследует и пожирает женщину всеми способами, лишь бы охранить друга от любви. Конечно, чувство принца к своему сотруднику не совсем походило на чувство Оливье к Пьеру и Пьера к Оливье. Это была привязанность ученого к товарищу по лаборатории, учителя к ученику, почти отца к сыну. Но эта дружба, хотя бы и основанная лишь на уме, все же была дружбой, на свой манер, страстной.

И госпожа де Карлсберг испытывала чувство удовлетворения своей личной мести, когда отправилась прямо с «Дженни», задавшись целью бороться против этой дружбы и разрушить ее. Слабая отплата, которая не помешала ей, среди поступков, которые она совершала для счастья другой, не помешала чувствовать, что сердце ее разбито отчаянием из-за потери собственного счастья!..

После разговора с Флосси первой ее заботой было отправиться на виллу, которую занимала Андриана в другом конце Канн. Но ей даже не пришлось ничего просить у благородной итальянки, которая сразу и не поняла недоразумения, разделившего Вердье и мисс Марш.

— Да отчего же она не сказала? — воскликнула она. — Бедное, милое создание! Я отлично видела за последние дни, что с ней что-то приключилось. Так вот оно что!.. Но я сейчас же отправлюсь к вам, увижу Вердье, увижу принца и скажу всю истину. Пусть они признают, что Флосси не участвовала ни в какой гадости… К тому же будет уж с меня постоянно прятаться, постоянно лгать. Я хочу объявить про свой брак, и прямо сегодня. Я только поджидала случая, чтобы побудить Корансеза к решительному поступку. Вот случай.

— А ваш брат? — спросила Эли.

— Что?.. Мой брат?.. Мой брат? — повторила венецианка.