Трагическая идиллия. Космополитические нравы

Это восклицание доказывало, что долгие разговоры установили между двумя провансальцами большую фамильярность. Паскаль Эсперандье, прозванный Эне (старшим), был ловким и разбитным малым, все самолюбие которого сводилось к тому, чтобы заставить своих двух «крыс» бежать быстрее, чем русские рысаки великих князей, проживавших в Каннах. Он чистил их, прибирал, украшал цветами и побрякушками, причем обнаруживал такую фантазию, что все компатриоты мисс Марш от Антиба и до Напуля при виде их невольно восклицали:

— How lovely!.. How enchanting!.. How fascinating!..[16] — вопли, которые американцы одинаково издают перед картиной Рафаэля и перед платьем от Борта, перед партией в поло и перед модным гимнастом.

Без сомнения, этот земляк с хитрой улыбкой обладал и дипломатическим талантом, который иногда делал его полезным при секретной интриге. По крайней мере, благоразумный Корансез никогда не брал другого экипажа, особенно когда у него предстояло, как и сегодня, свидание с маркизой Андрианой. Они должны были на пять минут встретиться в саду одного отеля, куда она отправлялась с визитом. Ее карета должна была остановиться у одних ворот, а экипаж Эне — у других. Ввиду этого обстоятельства нельзя было и выдумать ничего более приятного тайному жениху, чем ответ Пьера:

— Благодарю, я лучше пройдусь пешком…

— В таком случае, до свидания, — крикнул Корансез, садясь в экипаж.

И, пародируя известный стих, прибавил:

— И до скорого, синьор, вы знаете где, вы знаете с кем, вы знаете зачем!..

Экипаж повернул в сторону Антиба и удалился с безумной быстротой. Наконец-то Отфейль остался один! Наконец-то он мог остаться наедине с мыслью, которая со страшной ясностью формулировалась в его мозгу с того самого момента, когда мисс Флуренс Марш вымолвила простые слова: «ваш флирт — госпожа де Карлсберг».

«Они все трое знают, что я люблю ее: и маркиза, и Корансез, и мисс Марш. Вчерашний взгляд одной, фраза и улыбка второго, слова третьей и краска стыда за то, что подумала вслух, — вот это уже не грезы… Они знают, что я ее люблю?.. Ну, а вчера, неужели Корансез, подводя меня к игорному столу, понимал все, что происходило в моем сердце? Да возможно ли такое притворство с его стороны? А почему бы и нет? Ведь он сам только что говорил про скрытность. А как надо было уметь сдерживаться, чтобы скрыть от Наваджеро, Шези и всего этого ненавистного света чувство, которое он питает к госпоже Бонаккорзи… Вот он умел скрыть, а я не сумел совладать с моим… Как знать, может быть, все трое видели, как я покупал портсигар? Нет! У них не хватило бы жестокости самим говорить об этом при мне или поддерживать разговор других. Мариус не зол, да и маркиза тоже, и мисс Марш. Но они знают, все же они знают! Но откуда?»

Да, откуда? Задаться таким вопросом для человека влюбленного, и притом же изъеденного мнительностью, значило отдаться самоистязанию тех тайных исповедей совести, когда покаянное настроение создает самые безумные иллюзии в лихорадочном бреду. И на обратном пути в Калифорнию, и за отдельным столом, на котором ему готовили завтракать, наконец, во время длинной и уединенной прогулки до живописной деревушки Мужэн перед ним час за часом, день за днем проходила вся жизнь за последние недели. Роковое извращение духовной перспективы обнаружило ему в чистом и невинном счастье его безмолвной идиллии целый ряд непоправимых ошибок, которые завершало последнее преступление: покупка золотого ящичка в игорном зале, набитом народом, на глазах подобных людей!..

Он видел первую свою встречу с госпожой де Карлсберг в гостиной виллы Шези: оригинальная красота молодой женщины и ее очаровательность иностранки сразу поразили его, он поддался влечению созерцать ее до бесконечности… Ему и в голову не приходило, что этим он привлекает всеобщее внимание и напрашивается на комментарии!.. Он вспоминал, как попал к ней в первый раз, как бывал потом, как повсюду искал случаев встретиться с ней, вдыхать воздух, ее окружающий, говорить с ней. Разве могли пройти незамеченными эти нескромные искания и появление его в местах, в которых он прежде не показывался, а теперь стал завсегдатаем?

Он видел себя на дерне в гольф-клубе в то утро, когда баронесса Эли казалась ему особенно прекрасной в пикантном своей оригинальностью туалете из красного и белого — цветов клуба. Все маленькие эксцентричности в манере держать себя, которые шокировали его у другой женщины, у нее казались очаровательными! Он видел себя на балу, стоящим в уголке зала и ожидающим, что вот она войдет и внесет с собой те чары, которые изливались на него из каждой складки ее платья. Он видел себя у модного кондитера на Круазете, видел, как подошел к ней, а она, с всепокоряющей грацией, беспрестанно просила его помочь ей в выборе лакомств. И с каждым из этих образов неразрывно связывалось воспоминание о ее любезности, нежной снисходительности и внимательности.