Трагическая идиллия. Космополитические нравы

За тремя конторками сидели три секретаря. Один из них снимал копии с писем, бойко бегая ловкими пальцами по клавишам пишущей машинки, другой передавал депешу по телефону, третий стенографировал под диктовку того самого коренастого человечка с серым лицом, которого Корансез накануне показывал Отфейлю за столом trente-et-quarante. Этот огайский Наполеон прервал свое занятие, чтобы приветствовать гостей.

— Не имею возможности сопровождать вас, господа, — сказал он им. — Флосси покажет вам судно. Пока вы прогуливаетесь, — прибавил он с каким-то вызывающим спокойствием, которым всякий истый янки выказывает свое презрение к Старому Свету, — мы приготовляем вам новые пути для прекрасных путешествий. Впрочем, вы, французы, так хорошо чувствуете себя дома, что почти никуда не ездите…

А знаете вы нашу страну Великих Озер? Вот вам карта. У нас там на Верхнем Мичигане, Гуроне и Эри шестьдесят тысяч судов с водоизмещением в тридцать два миллиона тонн. Они ежегодно перевозят разных товаров на три с половиной миллиарда. Теперь дело идет к тому, чтобы установить прямое сообщение для этого флота и городов, которые он объезжает — Делета, Мильуоки, Чикаго, Детруа, Кливленда, Буффало, Марионвилля, — прямое сообщение с Европой. Озера вытекают в море через реку Св. Лаврентия. Это и есть дорога, не правда ли?.. К несчастью, выходя из озера Эри, приходится перепрыгивать через маленький барьер, высотой в два раза больше, чем Триумфальная арка в Париже: это Ниагара. А потом еще приходится считаться с быстринами возле озера Онтарио… Правда, уже вырыто семь или восемь каналов со шлюзами, которые позволяют ходить вверх и вниз маленьким судам… А мы хотим устроить свободный проход для любого океанского корабля…

И вот этот господин заканчивает переговоры по сему делу, — и Марш показал на секретаря, занятого у телефона. — Вчера вечером окончательно определена сумма нашего капитала: двести миллионов долларов!.. Через два года я на «Дженни» без всякой пересадки проеду с этой набережной к своему дому… Я хочу, чтобы Марионвилль сделался Ливерпулем Озер. В нем уже числится сто тысяч жителей. Через два года будет полтораста — цифра вашей Тулузы, через десять лет будет двести пятьдесят тысяч — цифра вашего Бордо, через двадцать лет мы дойдем до пятисот семнадцати тысяч — цифры старого Ливерпуля. Мы молодой народ, в нас много незрелого, но мы растем — и мы дорастем до вас… На минутку, господа. Позволите?

И неутомимый делец снова начал диктовать, не дождавшись даже, пока его племянница вывела из комнаты выродившихся чад отсталой Европы.

— Не правда ли, какой типичный американец? — шептал Корансез на ухо Отфейлю. — Он это отлично знает и играет в самого себя: Heantoncabotincumenos[15], — как сказал бы нам старый учитель Мерле… Вся их нация в таком роде.

Затем прибавил вслух:

— Знаете ли, мисс Флосси, мы можем говорить при Пьере о наших проектах совершенно открыто: он согласился быть моим свидетелем…

— Ах, какое счастье! — подхватила молодая девушка и весело прибавила: — Я, впрочем, не сомневалась в этом. Мой дядя поручил мне, — продолжала она, — пригласить вас на прогулку в Геную. Значит, дело в шляпе. Это будет премило. А знаете, вы получите награду за ваш добрый поступок: на яхте будет ваш флирт — госпожа де Карлсберг…

Произнося эти слова, веселая девушка взглянула прямо в лицо молодому человеку. Она говорила без всякого желания уколоть, с той откровенной непосредственностью, на которую справедливо рассчитывал прозорливый Корансез.

У людей Нового Света есть эта прямота, которую мы склонны считать неделикатностью. Она происходит от того, что они прямо и целиком принимают факты. Флосси Марш знала, что присутствие баронессы Эли на яхте будет приятно Отфейлю. Как честная девушка и американка, она не думала, что отношения его с замужней женщиной могли перейти за границы невинного кокетства или романтического увлечения. И ей показался вполне уместным и естественным намек на чувства Пьера. Точно так же она сочла бы вполне уместным с его стороны намек на ее собственные чувства к Марселю Вердье.

До какой же степени она огорчилась и изумилась, когда по внезапной бледности молодого человека, по дрожанию его губ, по его взгляду поняла, что причинила ему боль. При этом открытии у нее самой густая краска покрыла щеки. Если иногда американцы, по избытку простодушия, поступают бестактно, то все же они весьма чутки, touchy, как они выражаются: ошибка, совершенная с такой легкостью, сразу же становится для них самих настоящим наказанием.