Вода также оказалась заколдованной. Пока ее несли из родника, она была чистой и прозрачной, но стоило внести кувшин в дом, как вода мутнела, покрывалась тиной, и в ней начинали квакать лягушки. Бывало и хуже: вода превращалась в нечистоты, запах от которых был настолько зловонным и сильным, что жители деревни, заткнув носы, убегали в лес.
Спать в доме, где поселились "поганые", было невозможно: они сгущали ночную мглу до такой степени, что не видно было ладони, поднесенной к глазам. И в этой непроглядной тьме "поганые" устраивали дикие шабаши: от заката до рассвета швырялись посудой, разбрасывали съестные припасы, портили вещи, ломали домашнюю утварь и жутко завывали, показывая из тьмы свои гадкие рожи.
Таким образом этому человеку житья не стало. Раскаявшись, он прибежал в Священный поселок и целый день простоял на коленях под дождем у дома верховного жреца, пока Баира не смилостивился над грешником. Верховный жрец загнал "проклятых" обратно в их темный мир, заклятие с жилища раскаявшегося нечестивца было снято.
Подобных рассказов островитяне знали много, и такие рассказы должны были служить предостережением смутьянам и грешникам, но в последнее время, когда люди разделились на два враждебных лагеря, в каждом из них смутьянами и грешниками считали представителей противоположной стороны. На святость Баиры по-прежнему никто не посягал, но святость Аравака его враги ставили под сомнение и говорили также, что и сила вождя преувеличена. Аравака ничуть не смущали эти разговоры, потому что он собирался в ближайшем будущем показать свою силу грозно и жестоко, - так, чтобы содрогнулись людские души и воплем наполнилась земля.
Между тем, число воинов Аравака стремительно увеличивалось. Вождь во всеуслышание объявил, что каждый, кто придет к нему и станет сражаться за него, получит в награду всё что будет отобрано у врагов, - и даже жены и дочери врагов станут наложницами победителей. Пришедшим к вождю воинам раздавали боевое оружие - палицы, копья и длинные ножи - и обучали владеть ими. Получившие оружие преисполнились грозным боевым духом и сделались безжалостными. Можно было выступать в поход, но Аравак медлил, ибо люди продолжали приходить к нему...
Двор вождя был беспорядочен и сумбурен: по нему бесцельно бродили давние соратники Аравака, которым он доверял больше, чем вновь прибывшим, и потому велел постоянно находиться возле себя; служившие вождю жители поселка перетаскивали с места на место какие-то тюки и свертки, а в дальнем углу мастера продолжали изготовлять оружие.
Когда Капуна вошел во двор, на молодого человека сначала не обратили внимания; он терпеливо стоял в сторонке, и к нему подошел, наконец, старый воин, спросивший, как его зовут и зачем он пришел. Капуна назвался и объяснил цель своего прихода, после чего был обыскан (что вызвало его удивление), и лишь затем препровожден к Араваку.
Помня наставления Мауны, Капуна низко поклонился Араваку, - и теперь уже пришел черед удивиться старому воину, приведшему молодого человека; Аравак, однако, и глазом не повел, восприняв поклон Капуны как должное.
- Кто ты? - спросил вождь.
- Мое имя Капуна. Я только что избран старостой деревни, - той, что находится у опушки Большего Леса, между двумя реками, впадающими в океан. Я пришел представиться тебе, великий вождь, и сказать, что я готов... что мы все готовы слушаться твоих приказаний, и ни в чем не отступим от них, - почтительно ответил Капуна, не поднимая взора на Аравака.
- Старостой? Тебя избрали старостой? Но ты еще так молод, - услышал Капуна голос вождя. - Впрочем, твои слова и твое поведение достойны зрелого и мудрого человека. Видимо, жители твоей деревни знали, кого выбирать. Бывает, что боги даруют мудрость юноше и отнимают ее у старика. Мы знаем примеры этого, - произнес Аравак с едва заметной усмешкой. - Скажи мне, Капуна, много ли молодых людей из вашей деревни стали моими воинами?
Капуна испугался этого вопроса, но в тот же миг вспомнил Мауну, и ответ нашелся сам собой:
- Нет, великий вождь, наши люди еще не пришли к тебе. Не подумай, что мы не поддерживаем тебя: мы полностью на твоей стороне. Однако мои односельчане опасаются твоего гнева, великий вождь.
- Моего гнева? - переспросил Аравак. - Но за что мне гневаться на вас?
- Ну как же... Ведь этот преступник... Кане... родился и вырос у нас. И зачем боги допустили такое? - вскричал Капуна.
Взгляд Аравак сделался тяжелым, и Капуна почувствовал это даже сквозь опущенные веки.
- Кане - из вашей деревни? Я и забыл. Деревня у опушки Большего Леса: он родом оттуда... И как же вы относлесь к тому, что сделал ваш односельчанин?
- Мы проклинаем Кане и молимся богам, чтобы они покарали его, - твердо проговорил Капуна, снова вспомнив свою жену, и прибавил: - Мы возмущены поступком Кане, этот поступок ужасен. Так думают все жители нашей деревни, и я, выполняя их волю, осудил сына рыбака на вечное изгнание из родных мест.
- Славно сказано. А теперь подними глаза.