Трагикомические новеллы

— Сударыня, — говорила она, — женщина, когда ей исполнится тридцать лет, каждые полгода теряет кое-что из своих прелестей и видит, как на ее теле или лице всякий день появляются какое-нибудь пятнышко или морщинка. Годы только и делают, что старят молодых и наводят морщины на стариков. Если женщина, разбогатевшая в ущерб своей нравственности и доброй славе, не избегает презрения света, как бы ни было велико ее состояние, то какое отвращение она может внушить, когда вследствие дурного поведения присоединяет к позору еще и бедность? И по какому праву может она надеяться, что ей помогут в нужде? Если бы с помощью состояния, приобретенного вами способом, не всеми одобряемым, вы извлекли из нищеты порядочного человека, который женился бы на вас, вы совершили бы угодный богу и людям поступок, и конец вашей жизни загладил бы ее начало; но всецело отдавать себя, как вы это делаете, столь же злобному, сколь и трусливому мошеннику, чьи помыслы направлены лишь к тому, чтобы обирать женщин, завоеванных им одними угрозами и удерживаемых одним тиранством, — это значит, по-моему, расходовать свое состояние на то, чтобы впасть в крайнюю нищету и погубить себя.

Такими-то словами разумная Мендес, умевшая лучше рассуждать, нежели действовать, старалась изгнать опасного Монтуфара из сердца малодобродетельной Елены, которая любила его почти лишь по привычке и обладала достаточно просвещенным умом, чтобы самой подыскать все превосходные доводы, какие приводила ей старуха. Тем не менее они оказались небесполезными: Елена внимала им благосклонно и тем более охотно, что здесь были замешаны интересы не одной лишь Мендес. Но так как в это время Монтуфар уже готовился присоединиться к ним, чтобы вместе войти в Гвадарраму, где они должны были пообедать, обе женщины отложили до более удобного времени обсуждение способа, к какому они прибегнут, дабы расстаться с ним навсегда.

Монтуфар очень мало ел за обедом; выйдя из-за стола, он почувствовал ужасный озноб, а затем жестокую лихорадку, которая мучила его остаток дня и всю ночь и, усилившись к утру, внушила Елене и Мендес надежду, что, быть может, болезнь выручит их из затруднительного положения. Монтуфар так ослабел, что не мог держаться на ногах, и заявил дамам, что не следует уезжать из Гвадаррамы, а надо во что бы то ни стало раздобыть врача и воспользоваться всеми услугами, какие он только в силах оказать. Это было сказано столь повелительно и властно, точно Монтуфар говорил с рабынями, владея их жизнью и имуществом. Лихорадка между тем овладела его телом и духом, приведя его в такое состояние, что, если бы он не просил часто пить, можно было бы подумать, что он умер. В гостинице уже укоризненно перешептывались, почему так долго медлят его исповедовать, когда Елена и Мендес, не сомневавшиеся больше, что лихорадка поразила Монтуфара смертельно, уселись по обе стороны постели, и Елена повела такую речь:

— Если ты припомнишь, любезный наш Монтуфар, как ты всегда вел себя со мной, кому всем решительно обязан, и с Мендес, чей возраст и чья добродетель заслуживают уважения, ты, конечно, не возомнишь, что я буду сильно докучать господу богу просьбой послать тебе выздоровление; но если бы даже я настолько хотела этого, насколько у меня есть причины желать твоей гибели, тем не менее пусть свершится его святая воля, чтобы я сама могла из подлинного смирения пожертвовать тем, что некогда более всего любила. Сказать тебе откровенно, нас до того стало тяготить твое тиранство, что разлука наша была неизбежна, и если б господь бог не позаботился о ней, мы бы со своей стороны потрудились ради нее, — правда, меньше чем ты, ибо ты прямо и весьма проворно отправляешься на тот свет, — но хотя бы попытались удалиться в какое-нибудь место Испании, где даже и не вспоминали бы о тебе, словно ты никогда не существовал на свете. Впрочем, как тебе ни жаль расстаться с жизнью, ты должен быть весьма доволен своей смертью, так как небо по неведомым людям причинам дарует тебе смерть более почетную, чем ты того заслуживаешь: оно допустило, чтобы твоя лихорадка сделала с тобой то, что палач делает с подобными тебе злодеями, а страх — с людьми столь малодушными, как ты. Но прежде чем мы расстанемся навсегда, мой бедный Монтуфар, поговори со мной раз в жизни откровенно. Ты требовал, не правда ли, чтобы я осталась здесь и служила тебе сиделкой? Полно, не забирай в голову таких тщеславных мыслей, будучи столь близок к смерти. Если бы дело шло не только о твоем здоровье, но о восстановлении всего твоего рода, я не осталась бы здесь и четверти часа. Вели отнести себя в больницу, и так как тебе всегда шли на пользу мои советы, не пренебрегай последним, который я дам тебе: не посылай за врачом, — он не преминет запретить тебе вино, не зная, что подобное лишение и без помощи лихорадки может в сутки свести тебя в могилу.

Пока Елена говорила, милосердная Мендес время от времени щупала пульс Монтуфара и клала ему на лоб руку. Видя, что госпожа ее умолкла, она взяла слово и сказала так: