— Вообрази, Ларций, негодник Сацердата ухитрился сбежать из гладиаторской школы, где его и его сообщников готовили на третий день боев.
Регул, сожалея, развел руками и доброжелательно глянул на Ларция. Смотрел с интересом, словно ожидая, как префект конной гвардии отнесется к жирной и многозначной новости.
Ларций замялся, потом спросил.
— Император знает о побеге?
— Ему доложили. Он приказал принять меры, однако преступник пока не найден.
На том и расстались. Настроение у Ларция сразу испортилось. Уже не радовал дневной свет, не вдохновляла очевидная и заслуженная победа справедливости и торжество добродетели. Могильной тоской повеяло от вчера еще возбуждавшего энтузиазм приказа собираться в поход. До вечера ходил унылый, не в силах справиться с погребальным настроением. Помогла философия – на тайный, рожденный в душе вопрос, намекнула: вспомни, в чем ты волен и в чем нет. Обопрись на мужество, рассудительность, будь умерен и справедлив. Найди согласие с собой и окружающими, а для этого поговори с Эвтермом.
Вечером, оставшись один на один, он спросил у раба.
— Ты что влюбился в мою жену?
Эвтерма, уже вполне зрелого мужчину, бросило в краску. Он помедлил, потом ответил.
— Есть немного, господин.
— Послушай, Эвтерм, хочешь, я дам тебе вольную. Обзаведешься хозяйством, женишься?
— Разве я плохо служу господину?
— Нет, ты прилежен, чистоплотен, исполнителен. Но я спрашиваю тебя не как раба, а как человека.
— Разве у госпожи был повод пожаловаться на меня?
— Нет, – Ларций немного замялся. – Скажу откровенно, я испытываю тревогу. Скоро война, мне придется отправиться в Дакию. Я спрашиваю тебя как товарища по совместным играм, по занятиям философией, по пережитым нами обоими бедам – как мне поступить с тобой? Что случится, если ты не сумеешь совладать со своей страстью? Может, отправить тебя на кирпичный завод? Сначала, как водится, поучишься, потом сменишь прокуратора.
— Разве господин не берет меня с собой? – искренне удивился Эвтерм.
Хозяин совсем смешался. Он долго молчал, вздыхал – видно, что-то прикидывал про себя. Раб терпеливо ждал. Наконец Ларций продолжил разговор.
— Тут вот какое дело, Эвтерм. Мне сегодня сообщили, что Сацердата сбежал из гладиаторской школы. Я уверен, он попытается отомстить мне. Если сам не решится, его подтолкнет Регул. Мне нужен верный и сильный человек, который мог бы присмотреть за Волусией и родителями. Я рассчитывал на тебя, а ты, оказывается, влюбился в мою жену. А ведь мы вместе с тобой изучали философию. Вот и скажи, как мне поступить?
Эвтерм вздрогнул.
— Господина интересует мое мнение?..
Раб очень взволновался. С трудом проглотил комок, застрявший в горле, затем только продолжил.
— Если господин ссылается, что мы вместе изучали философию, и по этой причине он решил спросить у меня совета, как сохранить самое дорогое, что у него есть, и можно ли это самое дорогое доверить мне, презренному рабу, я отвечу – для меня и для философии эта высшая награда. Я благодарен судьбе, что она привела меня в твой дом, господин. Может, в том и состоял божественный промысел. Здесь я обрел дом, твоя мать всегда была вежлива и добра со мной. Твой отец не ленился наставлять меня в науках. Это дорогого стоит, Лар… господин.
Он сделал паузу. В его глазах выступили слезы, он горячо и страстно продолжил.
— Неужели, Ларций, ты полагаешь, что я способен посягнуть на твое счастье? Неужели в душе считаешь меня бесчестным, наглым, буйным – одним словом, рабом не по облику, а по сути? В таком случае, что стоят твои признания в товариществе, клятвы именем Сенеки? Так уж случилось, что я попал тебе в услужении. В этом нет ни твоей, ни моей вины. Так уж оно, – Эвтерм очертил руками круг, символизирующий миропространство, – устроено. Твое счастье, господин, это и мое счастье. Вряд ли ты сможешь понять меня, но почувствовать меня ты можешь. Ты никогда не попадал в мое положение, однако именем товарищества же, заклинаю, осознай – если господину сказали, что хлестать человека по щекам порочно, и он согласился и более никогда не поднимал руку на того, кто живет рядом с ним, такому человеку можно доверить свою жизнь. По крайней мере, я так считаю. Я, раб Эвтерм. Пусть сколько угодно порет, это только для пользы, если я, раб Эвтерм, провинился. Но, Ларций, ты более никогда не поднял на меня руку.
Они разговаривали в дальней комнате. Ларций сидел, Эвтерм стоял.
— Эвтерм, тогда с еще большей радостью я отпущу тебя на волю.
— Куда я пойду, господин. Знания мои разрознены, никакого ремесла я не освоил. Жить твоими подачками не хочу. В доме у меня есть дело, а в городе? Волусия и для меня госпожа. Записаться в бродячие философы? Полагаю, что смогу пустить пыль в глаза, однако ложь – это не для меня. В городе развелось столько философов, что достойные граждане уже не скрывают возмущение происками этих новоявленных мудрецов. Оставь меня при доме, и я буду верно служить тебе и твоим детям. Этого требует мое ведущее.
Ларций встал и положил руку на плечо Эвтерму.
— Да будет так.
Он помедлил, потом с трудом, словно выдавливая из себя слова, признался.