Trainspotting

- Кто-нибудь сопереживает Дэви? Как вы относитесь к этому?

После паузы, во время которой я пожирал глазами бесстрастное лицо Вентерса, малой Гогси, наркоман из нашей группы, истерически загоготал. Потом он разразился кошмарной речью, которую я ждал услышать от Вентерса.

- Хорошо, что Дэви это сказал... я сделал то же самое... я сделал, блядь, то же самое... ни в чём не повинная девица, которая ни хера никому не сделала... я возненавидел весь мир... в смысле... просто я подумал, почему это должно меня ебать? Что у меня есть в жизни... мне двадцать три года, а у меня ничего нет, даже ёбаной работы... почему это должно меня волновать... когда я сказал девице, она страшно расстроилась... разревелась, как малое дитя, - после этого он посмотрел на меня и улыбнулся сквозь слёзы самой прекрасной улыбкой, которую я видел в своей жизни. ...но всё было в порядке. Она сдала анализы. Три раза в течение шести месяцев. И ничего. Она не заразилась...

Марджори, которая заразилась в аналогичных обстоятельствах, зашипела на нас. И тогда это произошло. Сука Вентерс завращал глазами и улыбнулся мне. Сработало. Наступил решающий момент. Злость ещё не прошла, но она смешалась с огромным спокойствием, могучей ясностью. Я улыбнулся ему в ответ, ощущая себя спрятавшимся в воде крокодилом, который выследил нежного пушистого зверька, пришедшего к реке на водопой.

- Не... - жалобно проскулил Гогси в сторону Марджори, - всё было не так... ждать её результаты анализов было ещё хуже, чем ждать свои... вы не понимаете... и я не понимаю... вернее, не понимал... всё не так...

Том пришёл на помощь дрожащей, косноязычной массе, в которую он превратился.

- Не будем забывать об ужасной злости, обиде и горечи, которую все вы испытали, узнав о том, что вы заразились ВИЧем.

Это было приглашение к очередной из наших привычных, нескончаемых дискуссий. Том называл это "преодолением нашего гнева" посредством "примирения с реальностью". Эта процедура преследовала терапевтическую цель, и именно такой она представлялась многим участникам группы, но я находил её утомительной и тоскливой. Возможно, потому, что у меня самого была другая повестка дня.

В эту полемику о личной ответственности Вентерс вносил, как обычно, свою полезную и содержательную лепту:

- Чушь, - восклицал он, когда кто-нибудь страстно доказывал свою точку зрения. Том, как всегда, спрашивал его, почему он так считает.

- Просто так, - отвечал Вентерс, пожимая плечами. Том просил его объяснить.

- Просто один человек думает так, а другой - иначе.

В ответ на это Том спрашивал Алана, какова его точка зрения. Алан говорил: "Мне по барабану" или "Мне насрать". Точно не припомню.

Тогда Том спрашивал его, зачем он сюда пришёл. Вентерс говорил:

- Я могу уйти.

Он уходил, и обстановка мгновенно разряжалась. Было такое ощущение, будто кто-то испустил зловоннейший бздёх, а потом каким-то невероятным образом всосал его обратно в задницу.

Впрочем, он всегда возвращался обратно, с насмешливым, злорадным выражением лица. Казалось, Вентерс был единственным из нас, который считал себя бессмертным. Он с наслаждением наблюдал за тем, как другие старались быть положительными, а потом унижал их. Он никогда не наглел настолько, чтобы его выгнали из группы, но значительно снижал её моральный дух. Болезнь, терзавшая его тело, была цветочками по сравнению с гораздо более мрачным недугом, которым был поражён его больной разум.

Как это ни странно, Вентерс считал меня родственной душой и даже не подозревал о том, что я посещаю эти заседания лишь затем, чтобы как можно лучше его изучить. Я никогда не выступал в группе и напускал на себя циничный вид всякий раз, когда выступал кто-нибудь другой. Такое поведение позволило мне сблизиться с Аланом Вентерсом.

Подружиться с этим парнем было несложно. Больше никто не хотел с ним общаться: я стал его другом просто за неимением лучшего. Мы начали вместе пить: он - безрассудно, я -осторожно. Я принялся знакомиться с его жизнью, упорно, тщательно и методично накапливая сведения. Я закончил химический факультет Стратклайдского университета, но никогда не подходил к изучению научных дисциплин с такой скрупулёзностью и таким воодушевлением, с какими я подошёл к изучению Вентерса.

Как большинство ВИЧ-инфицированных в Эдинбурге, Вентерс заразился через чужую иглу, принимая героин. По нелепой случайности, ему поставили положительный диагноз на ВИЧ уже после того, как он спрыгнул с иглы, но теперь он стал горьким пьяницей. Судя по тому, что он пил всё без разбора, нередко во время затяжного запоя набивая себе желудок несвежими булочками и тостами, его ослабленный организм мог стать лёгкой добычей для всевозможных инфекций-убийц. В период общения с ним я уверенно предрекал, что его дни сочтены.

Так оно и вышло: вскоре в его крови гуляли сотни вирусов. Но ему было всё равно. Вентерс вёл прежнюю жизнь. Он начал посещать приют, или "отделение", как они его называют: вначале, как амбулаторный больной, а потом ему выделили личную койку.