Прежде чем покончить с вопросом о письменных источниках Трактата, необходимо остановиться еще на одном немаловажном пункте. В четвертой главе второго трактата первой книги, говоря о распространенности славянской речи, Меховский кончает так: «Все это — славы и винделики, и занимают они обширные области; теперь, впрочем, уже и литовцы говорят по-славянски. Сюда же относятся нугарды, плесковиты и огульки, смотри их хроники и космографии». Из этого не вполне ясного места можно, при желании, вывести заключение, что автор пользовался русскими летописями[42]
или хоть читал их, а это имело бы серьезное значение в оценке всей его работы. Однако, при проверке по излагаемым в Трактате фактам, такое заключение не находит достаточной опоры или находит лишь весьма сомнительную. Уже говорилось о том, что ни истории России, ни истории Московии у Меховского нет. Это уже само по себе достаточно показательно, в то время как история Литвы, татар и даже турок излагается. Отдельные факты русской истории передаются Меховским лишь в связи с польскими или татарскими делами и заимствуются почти исключительно из Длугоша.Единственное место, где, хотя бы с большим сомнением, можно предполагать влияние русского летописного источника, это рассказ о нашествии Батыя на Русь. О комете Длугош не упоминает и о разорении Рязани, Суздаля, Чернигова не говорит. Между тем, рассказ о комете имеется в русских летописях, Лаврентьевской (ПСРЛ 2-е
, I, 447), Новгородской 4-й (ПСРЛ 2-е, IV, 202) и Густинской (ПСРЛ 1-е, II, 334)[43], как, разумеется, и сведения о Рязани, Суздале и Чернигове. Некоторые стилистические мелочи (см. наши примечания 9, 14, 20), в том же рассказе у Меховского отчасти подтверждают возможность русского влияния, но все это, во-первых, недостаточно определенно для решительного вывода, а во-вторых, при любом решении вопроса не может, по своей видимой случайности, иметь какого-либо общего значения в оценке Трактата. Тем не менее мы не желали бы совершенно исключить русскую летопись, как возможный источник его, тем более, что и А. Боржемский (о. с., стр. 19 и таблица источников там же), перечисляя источники Хроники, для двух случаев указывает, правда с осторожной оговоркой (zdaje sie), Ипатьевскую и Волынскую летописи.Следов пользования «славянскими хрониками» в фактах Трактата мы отметить не можем, но, говоря вообще, Меховский, наверное, знал такие материалы[44]
.Особый вопрос — об иных, помимо письменных, источниках Трактата. Многие главы его не находят себе соответствия в известных нам письменных источниках, а в то же время, при проверке, оказываются в достаточной степени фактически точными. Естественно предположить, в качестве их основы, либо личное наблюдение автора, либо использованные им устные сообщения. Это относится к главам, посвященным быту и нравам татар, природе и быту Руссии, Московии, Югры и русского севера, а также к некоторым фактам из польско-литовских и литовско-русских отношений конца XV — нач. XVI века. Если последние могли черпаться автором-современником из личных наблюдений, то все, что касается Татарии, Руссии и Московии, едва ли.
Как мы уже говорили в биографическом очерке, Меховский после возвращения из заграницы только дважды выезжал из пределов Польши — в Рим и в Буду. В России он не был. К. Мейнерс, утверждавший обратное[45]
, вообще в суждении о Трактате допускает ошибки, странные для ученого с такой славой фактолога, в данном же случае, не зная подлинника, он, очевидно, как и полагает автор статьи в Отеч. записках, был введен в заблуждение итальянским переводом, неправильно истолковавшим соответствующее место Трактата.Меховский в посвятительном письме говорит: «Scimus quidem et visu cognoscimus praefata flumina tria (magna siquidem) Boristhenem, Tanaim et Volham ex Moscovia oriri». Поняв, видимо, visu cognoscimus, т. е. «видим», «можем видеть своими глазами», как visu cognovimus — «видели своими глазами», издатель итальянского перевода Трактата (см., напр., изд. 1584 г., л. 7 ненумер.) заявляет в предисловии: «Ma il presente auttore, havendo voluto dismascherar questa figura, ha veduto co’ propri occhi queste regioni».
В этом корень ошибки Мейнерса. Фр. Аделунг (о. с., стр. 179) лишь буквально повторяет Мейнерса.