Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения

Еще древний ученый Плиний уверял, что изобретатель пилы нашел свой инструмент в готовом виде, прогуливаясь по пляжу на морском берегу. Там валялась большая зубастая рыбья челюсть. Плиний никак не мог допустить, что такая выдающаяся личность, как изобретатель пилы, когда-нибудь трудился. В его время физический труд считался позорным уделом рабов, а приличным занятием людей свободных считалось размышление и созерцание, и, конечно, к большим изобретениям, по Плинию, свободные люди должны были приходить умозрительным путем, не замарав руки. С отголосками таких взглядов надо считаться, когда читаешь историю изобретений.

Это ошибочные взгляды. Наблюдательность только тогда помогает делать изобретения, когда она не праздна и не бесстрастна.[7]

Люди действительно многое заимствовали, многому учились у природы, только делали это, наверное, по-иному.

Представьте, работает в древней пещере первобытный оружейник-каменотес. Он вытесывает себе из кремня каменный топор.

Тяжелый труд. Оружейник старается изо всех сил. И с таким азартом бьет камнем по камню, что искры летят кругом.

Искры!

Попадает искра в подстилку, сухую траву — дымок, огонь. Вот вам— первобытное огниво.

Или так. Сидит первобытный мастер, сверлит что-нибудь деревянное. В руках у него сверло, вроде лука со стрелкой. Стрелка захлестнута тетивой. Мастер водит луком взад и вперед, как скрипач смычком. Стрелка-сверло вертится. Пробует мастер пальцем сверло — горячо! — разогрелось от трения. Нажимает мастер — всей силой налегает на сверло. Вырастает гора опилок. Так раскалилось сверло — прикоснуться больно.

Вдруг — пых! — задымили опилки, затеплился огонек.

Вот вам прибор для добывания огня трением. Он до самых недавних дней оставался таким у отсталых народов. По виду не отличишь от сверла.

Представьте теперь осаду древнего города. Город окружен высочайшей каменной стеной: не город — крепость.

Обложил неприятель город круговой осадой — подает сигнал к штурму.

Грозно покачиваясь, движутся к городу осадные башни. Похоже, снялись со своих мест и бредут к городским стенам величественные водокачки.

Башни подступают к башням городской стены. Внутри башен — лестницы. По ним вбегают наверх неприятельские воины. И пока развертывается бой на высоте крепостной стены, толпы врагов бросаются к ее подножию.

Но и горожане не зевают. Сбрасывают вниз на вражьи головы все, что только может устрашить и отвратить врага.

Летят, кувыркаясь, бревна, утыканные гвоздями, словно иглами ежа. Сползает, зловеще шурша, раскаленный жгучий песок. Огненными струями растекается горящая смола.

Но удваивает натиск враг. Дикий вой стоит у подножия.

Тут уж не разбирают, валят все, что идет под руки.

Тащат к стене какую-то падаль.

Кидай!

Улья, осиные гнезда, горшки с ядовитыми змеями.

Кидай!

Крокодил из зверинца.

Кидай!

— Огня! — кричат со стены. — Больше огня!

Открывается адская кухня.

Горожане лихорадочно готовят горючие смеси.

Нефть, асфальт, смола, уголь — все идет в ход, — все горючее, все зловонное, все едкое. Одна мысль стучит в головах: как бы позлее составить варево, как бы покрепче донять врагов.

Вот тут, из этих горючих смесей, в головах, раскаленных ненавистью, в упоительном азарте боя, тут и родилось, нам кажется, величайшее военное изобретение — порох!

Изобретений не делали глазеющие лежебоки. Изобретения делали те, кто сходился с природой в рукопашную.

Изобретения родятся в труде, в борьбе, в бою. Настоящий изобретатель— это борец и труженик.

4.9.

Семюэль Броун был тоже охвачен азартом боя, когда он вышел в сад. Одна страсть жгла его сердце — выстроить мост! А когда большая страсть зажигает человека, человек как бы прозревает. Каждый пустяк озарен и на виду, в каждом закоулке светло, будто бы огонь, полыхающий в груди, освещает их ярче солнечного света. Краем глаза замечаются самые тайные подсказки, ум стремительно делает заключения, и человек, сам не зная как, приходит к необыкновенным решениям.

Снег подолгу накапливается в горах, но быстра его лавина. Трудно даже представить себе, сколь стремительно вспыхивают в мозгу творческие озарения.

Поэт Луи Арагон показывал в дружеском кругу кинофильм о том, как работал знаменитый французский художник Матисс. То была наспех снятая, почти любительская лента, но конец ее забыть невозможно.

После многих проб и эскизов художник писал окончательный вариант картины. Он работал вдохновенно и самоуверенно, молниеносными бросками кисти, и штрихи ложились на холст беспрекословно, будто росчерки дирижерской палочки.