Читаем Трактат об эффективности полностью

Что касается Клаузевица, его, пожалуй, можно отнести к числу тех авторов, кто наиболее полно мог бы осветить проблему и показать, насколько сдержанно в Европе относились к идее стратегической манипуляции. Под «утратой боеспособности» противником он понимает постепенное изматывание сил и упадок морального состояния на протяжении определенного промежутка времени (у Фридриха Великого это срок Семилетней войны), пусть даже противник использует личный состав исключительно в обороне, которую он разрабатывает с целью оказывать сопротивление. Более того, разбирая замыслы военных действий, Клаузевиц исходит из «вступления в бой», преследующего три боевых задачи: уничтожение живой силы противника, захват рубежа и овладение объектом. Автор ограничивается только наступательными действиями, он не включает в свою теорию «четвертого раздела», в основе которого лежали бы притворство, разведка, которая должна проводиться таким образом, чтобы противник «сам себя разоблачил», а также разного вида «тревоги», предназначенные для изматывания противника, всевозможные отвлекающие «наступления», цель которых воспрепятствовать противнику оставить позицию или занять новый рубеж. Следовательно, «вступление в бой» – это всегда наступление. Будучи глубоко убежденным в том, что боевое столкновение всегда разрушительно, происходит ли оно реально или виртуально, Клаузевиц в своих рассуждениях идет дальше: поскольку вступление в бой – это действие, определенное своей целью, то в нем исключена всякая другая логика кроме логики эффекта, зависящего от прямого столкновения с противником. А всякий предварительный вид боевой деятельности лишь способствует эффективному началу и никоим образом не может сам выступать в качестве такого начала. Другими словами, Клаузевицу чужда идея опосредованной эффективности, обусловленной последовательными и незаметными изменениями обстановки в ходе полного ее преобразования. Эту мысль подтверждает то, как он характеризует эффект внезапности, который с позиций общепринятой логики рассматривается как продукт тщательно сохраненной секретности и быстроты действия. Несмотря на то, что автор без тени сомнения рассматривает эффект внезапности как основу любых боевых действий, решающим образом обеспечивающий успех операции, он, однако, недооценивает его: к нему надлежит относиться более внимательно только в том случае, если он обещает «исключительный» успех, учитывая «трение» военной машины, то есть тогда, когда выясняется, что можно положиться на удачу. Такое же перевернутое толкование приводится для термина «хитрость», к которой древние греки считали необходимым прибегать в боевых условиях только «смотря по обстоятельствам». Признавая факт связи хитрости и стратегии, Клаузевиц, однако, упоминает о ней лишь с тем, чтобы показать, сколь малоэффективной она себя показала в истории древнегреческих войн: пусть нам кажется, что военные начальники или полководцы превосходили друг друга в находчивости, ловкости и притворстве, следует признать, что все эти качества очень слабо проявились при проведении боевых операций в разных ситуациях. В конечном итоге все это лишь игра, напоминающая «остроту» в речи, и как таковая, она проигрывает в бою, перед лицом серьезной опасности, в то время как «горькая необходимость» требует, чтобы они проводились безотлагательно в случае столкновения лицом к лицу с противником. Приходится признать, заключает Клаузевиц, что на фронте шахматные фигуры «не обладают той проворностью, которая составляет самое суть хитрости и находчивости». Следовательно, если вернуться к стратегии китайцев, то манипуляция представляется чем-то большим, чем «хитрость» или «находчивость». Она по существу есть нечто совсем другое, даже если ее побочные проявления и могут быть обнаружены только в виде двух вышеизложенных качеств. Ведь в отличие от Европы, где их характеризовали с психологических, моральных и даже «демонологических» позиций, доводя ситуацию до смехотворной, китайцы понимают под манипуляцией искусство последовательно управлять реальной обстановкой, не доводя ее до конфликта как такового, то есть до столкновения лицом к лицу с противником.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.

Настоящая книга — монографическое исследование, посвященное подробному описанию и разбору традиционных народных обрядов — праздников, которые проводятся в странах зарубежной Европы. Авторами показывается история возникновения обрядности и ее классовая сущность, прослеживается формирование обрядов с древнейших времен до первых десятилетий XX в., выявляются конкретные черты для каждого народа и общие для всего населения Европейского материка или региональных групп. В монографии дается научное обоснование возникновения и распространения обрядности среди народов зарубежной Европы.

Людмила Васильевна Покровская , Маргарита Николаевна Морозова , Мира Яковлевна Салманович , Татьяна Давыдовна Златковская , Юлия Владимировна Иванова

Культурология
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука