Читаем Трактат об эффективности полностью

Лучше было бы сказать, что речь идет не об управлении, а об умении делать заключения, поскольку в первом случае выражение имеет несколько «командный» оттенок и манипуляция кажется чем-то слишком «заметным», предполагает больше «внешних действий» по отношению к обстановке, а значит, больше «валюнтаризма» и «расходов» со стороны «субъекта». В этой связи вычленяются две господствующие точки зрения, исключающие одна другую: или сила появляется в результате стечения обстоятельств (как у Клаузевица), в ходе которой действие максимально фокусируется на «точке» и «мгновении», которым принадлежит решающая роль в завязке события («главный бой»; ему предшествует поиск центров тяжести у противника с целью сократить их число ровным счетом до «одной точки попадания»12) [12 «Не только смелые, безрассудные и отчаянные полководцы, но и все «счастливчики» стремятся показать себя наилучшим образом, рискуя своей жизнью в решающем бою».]; или же наличествует предопределенность процесса, которая обусловливается внесением пусть незначительных, но последовательных изменении в развертывание действия, так что вычленяется всего лишь «последовательность» мгновений без выделения какого-то одного из них, а значит, событие «растворяется» в этой последовательности. И если в ходе манипуляции эффективность имеет опосредованный и скрытый характер, то при вступлении в бой она становится прямой (столкновение лицом к лицу с противником) и очевидной. [Разное понимание стратегии носит не только теоретический характер; это подтверждается фактом ведения войны во Вьетнаме: американцы всегда стремились к подготовленному бою с использованием мощных сил, к крупным столкновениям; вьетнамцы, напротив, прибегая с непрерывной манипуляции, разрушали стратегические планы противника до такой степени, что добились полной победы посредством обходных маневров, и следовательно без нанесения решающего удара.] Вот почему будущий главный бой должен более или менее, но обязательно хотя бы до некоторой степени, рассматриваться как центр тяжести и центральная временная точка всей задействованной системы. Чем напряженнее боевой дух полководца, начинающего военную кампанию, тем сильнее у него чувство, идея и убежденность, что он должен победить противника и он его победит, тем больше своих сил он введет в действие в первом бою в надежде выйти победителем («О войне», IV, 11).

4. Прежде всего, противника, а также – не будем скрывать этого – и собственные войска надо довести до желания вести бой, заставить их сражаться. Не только противник не должен был осведомлен о характере своей собственной деятельности: в равной степени данное положение касается и рядовых в нашем лагере. Логика манипуляции требует этого: и хотя с современной точки зрения этот принцип выглядит безнравственным, в древнем китайском трактате подчеркивается, что настоящий полководец должен быть способным вовремя и незаметно для них самих «закрыть» глаза и уши своих солдат и офицеров» (Сунь-цзы, гл.11 «Цзю ди»); дабы наилучшим образом использовать возможность ситуации, он «бросает свои войска в бой как «стадо баранов», перебрасывая их то в одну сторону, то в другую таким образом, что никто из его подчиненных не осознает и не понимает, в каком направлении он движется вперед». Подобным образом поступают в Китае в области политики, и об этом говорят без всякого стеснения: окутывая свои действия пеленой секретности, «авторитетный» правитель обращается со своими подчиненными как с автоматами, – как с вещами, сказали бы мы, а не как с людьми.

Военачальники на внешнем фронте и органы власти внутри страны не только находятся в тесном контакте между собой, но обладают аналогичной логикой, имеют одинаковую структуру и похожие школы «стратегического искусства» (в Китае данная «схожесть» проявляется даже сильнее, чем у Макиавелли). Вот почему теория манипуляции в Китае наиболее полно разработана в той своей части, что касается «идеи деспотизма», которую еще в древности почему-то называют «законнической», «легистской» (о чем мы уже говорили, в главах 2 и 6). Ее точка зрения ближе всего к нашему понятию манипуляции, этимологически указывающему на что-то, что находится в наших руках: авторитарный правитель «берет в свои руки» меры вознаграждения и наказания, которыми он пользуется, как двумя «рукоятками» или «рычагами» (Хань Фэй-цзы, гл. 7, «Эр бин»). Он играет на противоположных чувствах своих подчиненных: инстинктивных чувствах страха и корысти; таким образом их покорность последует sponte sua.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.

Настоящая книга — монографическое исследование, посвященное подробному описанию и разбору традиционных народных обрядов — праздников, которые проводятся в странах зарубежной Европы. Авторами показывается история возникновения обрядности и ее классовая сущность, прослеживается формирование обрядов с древнейших времен до первых десятилетий XX в., выявляются конкретные черты для каждого народа и общие для всего населения Европейского материка или региональных групп. В монографии дается научное обоснование возникновения и распространения обрядности среди народов зарубежной Европы.

Людмила Васильевна Покровская , Маргарита Николаевна Морозова , Мира Яковлевна Салманович , Татьяна Давыдовна Златковская , Юлия Владимировна Иванова

Культурология
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука