Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни)

Подведём итог. Миллионы жили в доме без окон и без дверей. Бесчисленные керосиновые лампы соперничали своим тусклым светом с тенями, которые правили вечно. Как вошло в обычай с самой глубокой древности, бедные должны были следить за ними, чтобы поток керосина верно следовал курсу бунтов и умиротворений. Однажды вспыхнуло всеобщее восстание, самое яростное из всех, которые знали люди. Его лидеры требовали справедливого перераспределения тарифов за освещение; большое количество революционеров говорило, что то, что они называли общественными услугами должно было быть бесплатным; некоторые экстремисты зашли так далеко, что говорили о необходимости разрушить здание, которое они считали нездоровым и непригодным для человеческого обитания. Как обычно, самые разумные оказались безоружными перед жестокостью конфликта. Во время особенно оживлённого столкновения с силами порядка, шальная пуля пробила брешь во внешней стене, через которую полился свет. После того как прошёл первый момент ступора, этот поток света был встречен победными криками. Здесь заключалось решение: достаточно было пробить больше таких брешей. Лампы были выброшены на свалку или выставлены в музеях, власть перешла к оконщикам. Были забыты партизаны радикального разрушения и сама их тихая ликвидация, кажется, прошла незаметно. (Все теперь спорили о количестве и местоположении окон). Затем их имена ожили в памяти, век или два спустя, когда, привыкнув к огромным застеклённым окнам, люди, этот вечный источник недовольства, начали задавать экстравагантные вопросы. «Влачить наши дни в теплице — разве это жизнь?», спрашивали они.

 *

 Современное сознание немного является сознанием замурованного, немного пленника. Это колебание занимает место свободы; человек ходит, подобно приговорённому от пустой стены своей камеры к зарешеченному окну побега. Если в камере одиночества пробивается дыра, вместе со светом просачивается надежда. Надежда на побег, которая поддерживает существование тюрем зависит от податливости узника. Когда же он прикован к стене без просветов, к которой он не чувствует ничего кроме яростного желания развалить её или разбить об неё свою голову, что достойно лишь сожалений с точки зрения хорошей общественной организации (даже если у самоубийцы не появляется удачной идеи о вхождении в смерть в манере восточных принцев, приносящих в жертву также всех своих рабов: судей, епископов, генералов, полицейских, психиатров, философов, менеджеров, специалистов и кибернетиков)

Замурованному заживо нечего терять; узник может ещё потерять надежду. Надежда — это бич подчинения. Когда власть рискует взорваться от напряжения, она использует предохранительный клапан, она снижает внутреннее давление. Начинают говорить о том, что она изменяется; на самом деле она только лишь адаптируется и разрешает свои трудности.

Нет такой власти, которая не видела бы, что восстающая против неё власть, подобна ей, хотя почему—то считается её противоположностью. Но нет ничего опаснее для принципа иерархической власти, чем безжалостная конфронтация двух антагонистических сил, вдохновляемых яростной страстью абсолютного уничтожения. В подобном конфликте, волна фанатизма уносит самые стабильные ценности; ничейная земля простирается повсюду, устанавливая везде межцарствие принципа «ничто не истинно, всё дозволено». Правда, история, не предлагает ни одного примера титанической схватки, которая не была бы благоприятно обезврежена и преобразована в опереточный конфликт. Откуда исходит это снижение давления? Из принципиального соглашения, подспудно достигнутого присутствующими силами.

Иерархический принцип остаётся присущим обоим враждующим лагерям. Не бывает ни безнаказанных, ни невинных конфронтаций. Против капитализма Ллойда Джорджа и Круппа возводится антикапитализм Ленина и Троцкого. В зеркалах господ настоящего, отражаются господа будущего. Как написал Генрих Гейне:

Lächelnd sheidet der Tyran

Denn er weiss, nach seinem Tode

Wechselt Willkür nur die Hände

Und die Knechtschaft hat kein Ende.

Тиран умирает улыбаясь; потому что он знает, что после его смерти тирания лишь перейдёт из рук в руки, и рабство не прекратится никогда. Хозяева различаются по способам своего господства, но они остаются хозяевами, владельцами власти, осуществляемой по частному праву. Величие Ленина несомненно происходит от его романтического отказа от абсолютной власти, которую подразумевала его чересчур иерархичная организация большевистской группы; и именно этому величию рабочее движение обязано Кронштадтом 21–го, Будапештом 56–го и батюшкой Сталиным.