Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни)

Там, где человека не удаётся сломить и приручить силе и лжи, срабатывает соблазн. Как власть использует соблазн? Усвоенное ограничение, задрапированное в чистую совесть лжи; мазохизм добропорядочного человека. Ей не хватает только называть кастрацию даром, а богатый выбор форм рабства свободой. «Чувство выполненного долга» делает каждого почётным палачом самого себя.

Я продемонстрировал в статье «Banalités de base»[8], как диалектика господ и рабов включает в себя то, что мифическое самопожертвование господина подразумевает реальное самопожертвование раба — один духовно приносит свою реальную власть в жертву общим интересам, другой материально приносит свою реальную жизнь в жертву власти, в которой он участвует лишь иллюзорно. Общая картина обобщённой видимости или, если угодно, ключевая ложь, изначально требуемая для движения захвата частной собственности (захвата вещей через захват живых существ) неразрывно связана с диалектикой жертвенности и следовательно с основой знаменитой концепции отчуждения. Ошибка философов заключалась в построении онтологии и идеи о вечном человеке на том, что было лишь социальной игрой случая, чисто условной необходимостью. История стремилась к ликвидации частной собственности с тех пор, как последняя перестала отвечать условиям, из—за которых она родилась, но ошибка, подпитываемая метафизически, продолжает приносить выгоду власть имущим, «вечному» господствующему меньшинству.

* * *

Горести жертвенности смешиваются с несчастьями мифа. Буржуазная мысль, обнажая его материальность, обмирщает и фрагментирует его; не ликвидируя его полностью, поскольку иначе буржуазия перестала бы эксплуатировать, а значит существовать. Разбитое на фрагменты зрелище является лишь одним из этапов в разложении мифа; в разложении, ускоренном сегодня диктатурой потребления. Точно так же, старая жертва—дар, требуемая космическими силами доходит до того, что теряется в жертве—обмене с ценами установленными в соответствии с требованиями общественной безопасности и демократических законов. Фанатичное самопожертвование привлекает всё меньше и меньше последователей, подобно тому, как шоу идеологий соблазняет всё меньше и меньше сторонников. Великая течка вечного спасения не может быть безнаказанно заменена мелкими частными мастурбациями. Безумное желание потусторонней жизни не компенсируется карьерными расчётами. Герои родины, герои труда, герои рефрижераторов и умеренной мысли… Слава могущества пала.

Не важно. Заведомый конец какого—либо зла никогда не утешит человека в необходимости непосредственно переживать его. Повсюду расточаются хвалы добродетельности жертвоприношения. К красным попам примешиваются экуменические бюрократы. Водка и христовы слёзы. В зубах, вдобавок к ножу, пена Христа! Приносите себя в жертву с радостью, братья мои! Ради Дела, ради Порядка, ради Партии, ради Единства, ради тушёного мяса с картошкой!

Старые социалисты любили знаменитую пословицу: «Считается, что умирают за родину, умирают же за капитал». Их наследники придерживаются схожей формулы: «Считается, что идёт борьба за пролетариат, умирают же за своих лидеров», «считается, что идёт битва за будущее, выполняется же пятилетний план». И, провозгласив эти лозунги, что делают левые младотюрки в борьбе? Они начинают служить какому—либо Делу; «лучшему» из всех Дел. Свой творческий досуг они проводят в распространении брошюр, расклеивании плакатов, демонстрациях, дискуссиях с президентом региональной ассамблеи. Они борются. Хорошо действовать, потому что думают за них другие. Самопожертвование не знает пределов.

Лучшее из всех Дел — то, в котором лучше всего можно потеряться телом и душой. Закон смерти является лишь законом отрицания воли к жизни. Роль смерти осуществляется ценой роли жизни; между ними не бывает равновесия, на ниве сознания невозможны компромиссы. Нужно полностью защищать либо один, либо другой из этих законов. Фанатики абсолютного Порядка — шуаны, нацисты, карлисты — с прекрасной последовательностью демонстрируют, что действуют на стороне смерти. Лозунг: Да Смерть! по крайней мере чист и не слюняв. Реформисты смерти в малых дозах — социалисты сплина — не обладают даже абсурдной честью эстетики тотального разрушения. Они умеют только умерять страсть к жизни, до такой степени, что она вопреки самой себе становится страстью к разрушению и саморазрушению. Противники концлагерей, но лишь во имя умеренности: во имя умеренной власти, во имя умеренной смерти.