«Существует», по словам Ницше, «воображаемый, благодаря лжи, идеальный мир, отнимающий у реальности её ценность, её значение, её истину. Ложь идеала до сих пор была проклятием, подвешенным над реальностью. Само человечество, в силу своей приверженности этой лжи оказалось фальшивым и сфальсифицированным вплоть до его наиболее глубоких инстинктов, вплоть до обожания ценностей, противостоящих всему тому, что гарантирует его развитие, настоящее и будущее». Чем тогда является ложь идеала, если не истиной властелинов? Когда кража нуждается в легальных основаниях, когда власть оправдывается общими интересами для того, чтобы безнаказанно преследовать собственные интересы, как могли бы мы хотеть, чтобы ложь не очаровывала умы, не подчиняла их своим законам, до тех пор пока это подчинение не становится чуть ли не естественным состоянием человека? Правда также то, что человек лжёт оттого, что этот мир управляется ложью и в этом мире он не может действовать иначе; он сам является ложью, он связан своей собственной ложью. Житейская мудрость никогда не подписывается ни под чем, кроме указа, издаваемого во имя всех против истины. Это вульгаризованный кодекс лжи.
И тем не менее, никто не корчится двадцать четыре часа в сутки под прессом неистинности. Точно так же как для самых радикальных мыслителей ложь слов несёт в себе вспышку, просвечивающую через неё; так же как существует малое количество повседневного отчуждения, не разбивающегося на осколки хотя бы в течение одной секунды, одного часа или одной мечты, силой субъективного отрицания. Люди фактически далеко не всегда находятся в заблуждении насчёт того, что их разрушает, также как слова далеко не всегда находятся на службе у власти. Дело стоит лишь за тем, чтобы расширить моменты истины, субъективные айсберги, что поптопят Титаники
лжи.Поток материальности вынес на поверхность дебри разбитого им мифа. Буржуазия, которая двигала этим потоком, стала лишь его пеной, исчезающей вместе с ним. Демонстрируя предсказуемое столкновение, при котором король диктует убийце приказы, которые тот осуществит против него самого, Шекспир видимо описывает здесь предвидение судьбы, поджидающей богоубийственный класс. Машина убийства не признаёт больше своих господ в с того момента, как убийцы порядка перестают подчиняться мифической вере, или, если угодно, Богу, узаконивающему их преступления. Революция будучи прекраснейшим изобретением буржуазии, является также петлёй, благодаря которой она обретёт свой покой в пустоте. Понятно, что буржуазная мысль, полностью поддерживаемая на радикальной верёвке, которую она сама свила, придерживается с энергией отчаяния всех реформистских решений, всего того, что может продлить её жизнь, даже если её собственный вес неклонно тащит её к её последней конвульсии. Фашизм является в некоем смысле выразителем этого неуклонного падения, эстетом, мечтающим о том, чтобы утащить целую вселенную в свою пропасть, логиком смерти одного класса и софистом вселенской смерти. Эта мизансцена избранной и отрицаемой смерти сегодня является центром зрелища непоследовательности.