На другом полюсе абсолютного отождествления существует определённый способ прокладывания между собой и ролью определённого расстояния, некой игровой зоны, являющейся истинным гнездом всех позиций восстающих против зрелищного порядка. Никогда нельзя полностью потеряться в роли. Даже обращённая вспять, воля к жизни сохраняет потенциал насилия, всегда готовый отклонить человека с избранных им путей. Верный лакей, отождествляющий себя с хозяином при определённом стечении обстоятельств может перерезать ему глотку. Наступает момент, когда его привилегия кусать как собака пробуждает в нём желание ушатать как человек. Дидро хорошо продемонстрировал этот момент в Племяннике Рамо
, а сёстры Папен ещё лучше. Дело в том, что отождествление, как и любая бесчеловечность, коренится в человеческом. Аутентичная жизнь подпитывается аутентично прочувствованными желаниями. И отождествление с ролью наносит двойной удар: оно интегрирует игру метаморфоз, удовольствие от маскировки и блужданий повсюду во всех формах мира; оно присваивает старую страсть к лабиринтам, в которых теряешься для того, чтобы лучше обрести себя вновь, игру становления и превращений. Оно также интегрирует рефлекс идентичности, волю к обретению в других людях самой богатой и аутентичной части самого себя. Игра перестаёт быть игрой, подделывается, утрачивает выбор своих собственных правил. Поиск своей идентичности становится отождествлением.Но перевернём перспективу. Психиатр смог написать: «Признание обществом ведёт личность к растрате своих сексуальных импульсов на культуру, что является лучшим средством защитить себя от них». Точнее, это означает, что роль обладает миссией поглощать жизненную энергию, сокращать эротическую силу путём её перманентной сублимации. Чем меньше эротической реальности, тем больше сексуальных форм в зрелище. Роль — Вильгельм Райх сказал бы «панцирь» — гарантирует неспособность получать удовольствие. В противоположность этому, удовольствие, радость жизни, оргазм разбивают панцирь, разбивают роль. Если бы человек захотел бы рассматривать мир не в перспективе власти, но в перспективе, в которой он сам является отправной точкой, он смог бы запросто различать те действия, которые его реально освобождают, наиболее аутентично прожитые моменты, подобные вспышкам молний в серых буднях ролей. Наблюдать роли в свете аутентичной реальной жизни, подвергать их рентгену если угодно, позволило бы обратить вложенную в неё энергию на извлечение истины из лжи. Эта работа является иногда индивидуальной, иногда коллективной. Одинаково отчуждающие, роли иногда не оказывают равного сопротивления. Гораздо легче спастись от роли соблазнителя, чем от роли мента, шефа, попа. Об этом стоило бы задуматься каждому.
Компенсация
— Почему люди придают ролям ценность, иногда превышающую ценность их собственной жизни? На самом деле потому, что их жизнь не имеет стоимости, и это выражение, означает здесь в своей двойственности, что жизнь находится по ту сторону любой общественной оценки, любых ярлыков; а также то, что подобное богатство является, в отношении зрелища и его критериев, невыносимой нищетой. Для общества потребления, нищета является всем тем, что не относится к потреблению. Сведение человека до зрителя выдаётся за обогащение, со зрелищной точки зрения. Чем больше у него вещей и ролей, тем больше он есть; так постановляет организация видимости. Но с точки зрения реальной жизни, то, что ты зарабатываешь во власти, ты теряешь в своей аутентичной самореализации. То, что ты зарабатываешь в видимости, ты теряешь в бытии и становлении бытия.