Близорукость и вуайеризм неразрывно определяют адаптацию человека к общественной посредственности нашей эпохи. Смотреть на мир сквозь замочную скважину! Из—за недоступности главных ролей люди толкутся, чтобы получить места в главных ложах зрелища. Им требуются микроскопические детали для пережёвывания: все политики жулики, де Голль велик, а Китай — это родина рабочих. Им требуется живой противник, чтобы кидаться в него яйцами, благородные персонажи, которыми можно восхищаться: им не нужна система. Как же понятен успех грубых представлений вроде подлого еврея, вороватого негра, двух сотен семей! Дайте только врагу лицо, как очертания толпы сразу же принимают подобие возлюбленного лика защитника, шефа, лидера.
Человек негодующий доступен, но перед тем как начать приносить пользу эта доступность обязательно должна пройти через зачаточное озарение: человек негодующий должен стать нигилистом. Если не убивают организаторов их сплина, а по большому счёту и всех тех, кто смахивает на таковых, т. е. руководителей, специалистов, пропагандистов идеологий… тогда убивают во имя власти, во имя государственной пользы, во имя идеологического потребления. И если состояние вещей не провоцирует насилия и вспышек зверства, оно сохранится в монотонных судорогах недовольства нет—нет сотрясающих ролевой расклад, распространяя свой конформизм с подточенными зубами, равнодушно аплодируя и бунтам и репрессиям, будучи восприимчивым лишь к этому неизлечимому хаосу.
Нигилист
. — Что такое нигилизм? Розанов отлично ответил на этот вопрос, когда написал: «Представление закончено. Публика подымается. Время одевать пальто и идти домой. Она оборачивается: нет ни пальто, ни дома».Когда мифическая система входит в противоречие с экономико—социальной реальностью, открывается пустое пространство в образе жизни людей и в господствующих объяснениях мира, которые внезапно становятся неадекватными, далёкими и удаляющимися. Эта воронка засасывает и уничтожает традиционные ценности. Лишённая своих предлогов и оправданий, утратившая все иллюзии, слабость человечества предстаёт обнажённой, безоружной. Но как миф, защищающий и скрывающий эту слабость, является также причиной этого бессилия, его уничтожение открывает путь к новым возможностям. Его исчезновение оставляет поле свободным для творчества и энергии, для реальной жизни, которую долгое время поглощала трансцендентность и абстракция. Между закатом античной философии и возведением христианского мифа, период междуцарствия познал экстраординарное процветание мысли и действия, одна богаче другой. Интегрируя одних, уничтожая другие, Рим установил на их трупах свой камень. И позже, в шестнадцатом веке, разъединение христианского мифа открыло новый период лихорадочных экспериментов и исследований. Но аналогия на этот раз закончилась на одной определённой точке: после 1789–го, воссоздание мифа стало полностью невозможным.
Если христианство обезвредило нигилизм некоторых гностических сект и оделось в защитную спецодежду, нигилизм рождённый из буржуазной революции стал фактическим нигилизмом. Неизлечимый случай. Реальность обмена, как я её продемонстрировал, господствует над всеми попытками симуляции, над всей искусственностью иллюзии. Вплоть до своего упразднения, зрелище будет оставаться лишь зрелищем нигилизма. Из—за тщеты мира в котором Паскаль периода «Мыслей» хотел пропагандировать сознательность ради вящей славы Бога, он закончил вместо этого пропагандой исторической реальности; и из—за отсутствия Бога, он стал жертвой уничтожения мифа. Нигилизм одержал верх над всеми, в т. ч. над Богом.
За последние полтора века, самыми яркими проявлениями в искусстве и в жизни были плоды свободных исследований в поле упразднённых ценностей. Страстный рассудок де Сада, сарказм Кьеркегора, колеблющаяся ирония Ницше, насилие Мальдорора, лёд Малларме, Юмор Жарри, негативность дадаистов, вот силы, преодолевшие собственные пределы для того, чтобы представить сознанию людей немного плесени гниющих ценностей. И, вместе с ней, надежду на полное преодоление, на обращение перспективы.
Парадокс.
a) Великим пропагандистам нигилизма не хватало самого важного оружия: чувства исторической реальности, этой реальности разложения, распада на фрагменты.
b) Обострённого сознания распадающегося движения истории в буржуазную эпоху жестоким образом не хватало лучшим практикам этой истории. Маркс отказывался от анализа романтизма и художественного феномена в общем. Ленин систематически игнорировал значимость повседневной жизни, футуристов, Маяковского и дадаистов.