Люди находятся в творческом состоянии двадцать четыре часа в сутки. Раскрытие манипулятивного использования свободы механизмами господства вызывает ответную реакцию в виде идеи о подлинной свободе неразрывно связанной с индивидуальным творчеством. Призыв производить, потреблять или организовывать уже не может интегрировать страсть к творчеству, исходящую из сознания ограничений. (1). Спонтанность является способом бытия творчества, не изолированным состоянием, но непосредственным опытом субъективности. Спонтанность конкретизирует творческую страсть и является первым моментом его практической реализации, предпосылкой поэзии, воли изменить мир в соответствии с требованиями радикальной субъективности. (2). Качественное — это доказательство существования творческой спонтанности, прямое сообщение сущности, шанс для поэзии. Это сгущение возможностей, умножение знания и эффективности, способ использования интеллекта; его критерий. Качественный скачок провоцирует цепную реакцию, заметную во всех революционных моментах; это реакция, что должна быть разбужена позитивной скандальностью свободного и целостного творчества. (3). Поэзия — это организация творческой спонтанности до такой степени, что она продолжает пребывать в этом мире. Поэзия — это акт, порождающий новые реальности. Это исполнение радикальной теории, революционный акт par excellence.
1
В этом фрагментированном мире, в котором иерархическая социальная власть была общим знаменателем в течение всей истории, лишь одна свобода была до сих пор позволительной: свобода сменить числитель, неизменный выбор дать себе хозяина. Такое использование свободы становится всё более и более скучным по мере того как худшие тоталитарные режимы Востока и Запада не перестают проповедовать его. В данное время, распространяющийся отказ менять работодателей совпадает с обновлением государственных структур. Все правительства индустриализированного или индустриализирующегося мира моделируют себя, на различных ступенях своей эволюции, по одной общей форме, рационализируя старые механизмы господства, автоматизируя их в какой—то мере. И здесь появляется первый шанс для свободы. Буржуазные демократии продемонстрировали, что терпимы по отношению к индивидуальным свободам в той мере, в какой они ограничивают и уничтожают друг друга; очевидно, что ни одно правительство, каким бы искушённым оно ни было, не может размахивать мулетой
свободы без того, чтобы каждый не различал за ней притаившуюся шпагу. Без того, чтобы, в качестве контрудара, свобода не находила своих корней, т. е. индивидуальное творчество, и не отказывалась, с яростью, быть тем, что ей позволено, разрешено улыбающейся благосклонной властью.