Трактаты. Проповеди

Теперь давайте поговорим в ином смысле о вечере. Когда исчезает свет, наступает вечер — когда целый мир отпадет от души, будет вечер; тогда душа приходит в покой. И вот святой Григорий говорит о вечерней трапезе: когда едят по утрам, то затем следует другая еда, после же ужина другой трапезы не бывает[538]. Когда душа за ужином насладится едой и искорка души стяжает Божественный свет, то ей не нужна больше еда, она ничего не ищет снаружи, целиком держась в Божественном свете. Святой Августин говорит: Господи, если Ты Себя отнимешь у нас, то дай нам другого Себя; иного же кроме Тебя нам не хватает и мы не хотим ничего другого помимо Тебя[539]. Наш Господь отнял Себя у Своих учеников как Бога и человека и отдал Себя им обратно как Бога и человека, но другим способом и в другой форме. Это как если где-то находится большая святыня, то ее нельзя запросто трогать и видеть; ее заключают в кристалл или во что-то другое. Так поступил и Господь наш, когда подал Себя как иного Себе. Бог дает Себя со всем, что Он есть, на вечерней трапезе Своим милым друзьям в качестве пищи. Святой Августин страшился этой еды, но тут некий голос сказал ему в духе: «Я — пища для взрослых, расти и ты примешь меня и вкусишь Меня. И не ты изменишь Меня в себе, но ты изменишься во Мне»[540]. От той пищи и пития, что я принял тому назад четырнадцать дней, сила моей души извлекла самое чистое и самое тонкое и принесла в мое тело, объединив со всем, что во мне, так что (в теле) не осталось столь малого, куда вставить иголку, что не объединилось бы с этим; и это подлинно едино со мной, как и то, что я принял в чреве у матери, когда жизнь изначально вливалась в меня. Точно так же, по существу говоря, сила Духа Святого берет самое чистое, тонкое и высокое, искорку души, и несет ее в высь, в огне и в любви, как я теперь расскажу о дереве. Сила солнца берет в корне дерева чистейшее и тончайшее и все это тянет вверх до ветвей, и там это становится цветом. Не иначе искорка в душе возносится всяческим образом в свете и в Духе Святом — так возносится в первый исток и так объединяется с Богом и так стремится в Единое и гораздо подлинней с Богом едина, чем еда с моим телом... да, много больше, и больше настолько, насколько она чище и благородней. Потому-то Он (Господь) говорит: «большую вечернюю трапезу». А Давид говорит: «Господи, сколь обильна и разнообразна сладостность и еда, которую Ты утаил от всех тех, кто боится Тебя»[541]. И кто со страхом вкусит оную трапезу, тому она никогда по настоящему не будет по вкусу; ее принимать нужно с любовью. Оттого-то любящая Бога душа имеет над Богом полную власть, так что Он должен отдать ей всего Себя целиком.

Ну так вот, святой Лука говорит: «Некий человек подал большую вечернюю трапезу»... Этот человек имени не имеет, этот человек не имеет подобных себе, человек этот — Бог. У Бога нет имени. Один языческий учитель сказал, что ни один язык не может изречь о Боге подходящего слова из-за чистоты и возвышенности Его бытия[542]. Если мы толкуем о дереве, то толкуем, прибегая к вещам, сущим над деревом, скажем, к солнцу, которое действует в дереве. Но так о Боге в собственном смысле нельзя говорить, ибо над Богом нет ничего, Бог не имеет причины. А еще мы толкуем о вещах посредством подобия. Но и так мы в собственном смысле ничего не скажем о Боге, ибо Ему ничто не подобно. В-третьих же, о вещах толкуют, исходя из их действий. Так, когда рассуждают об искусности мастера, говорят о картине, которую он создал, картина открывает искусность мастера. Все творения слишком ничтожны, чтобы явить Бога, они все суть ничто против Бога. Поэтому никакое творение не может изречь на основе Божественных дел ни единого слова о Боге. Вот отчего говорит святой Дионисий: все, кто хочет выразить Бога словами, неправы, ведь ни одно слово не способно выразить Бога[543], но Он изрекает Сам Себя в Себе Самом. Посему Давид говорит: «Во свете Твоем мы узрим свет»[544]. Лука говорит: «один человек»; он «один» и он «человек», он ничему не подобен и он все превышает.