Трактир «Ямайка»

Викарий ответил не сразу. Мэри опять услышала, как он сглотнул, после чего священник подался вперед в своем кресле, резко сменив тему.

— Вы сегодня утратили свою веру в меня еще до моего прихода, — сказал он. — Вы подошли к моему столу и обнаружили рисунок; он вас напутал. Нет, я вас не видел; я не подглядываю в замочные скважины; но я понял, что бумагу трогали. Вы сказали себе, как говорили и прежде: «Что же за человек этот викарий из Олтернана?» И когда вы услышали мои шаги на дорожке, то притаились в своем кресле там, у огня, чтобы не смотреть мне в лицо. Не избегайте меня, Мэри Йеллан. Нам больше незачем притворяться, и мы можем быть откровенны друг с другом, вы и я.

Мэри повернулась к нему и снова отвернулась: она боялась прочитать то, что было в глазах священника.

— Мне очень жаль, что я подошла к вашему столу, мистер Дейви. Такой поступок непростителен, и я сама не понимаю, как могла это сделать. Что же касается рисунка, то я ничего не понимаю в таких вещах и не могу сказать, хорош он или плох.

— Не важно, хорош он или плох, важно, что он испугал вас.

— Да, мистер Дейви, это правда.

— Вы опять сказали себе: «Этот человек — странный каприз природы, и его мир — это не мой мир». Вы были правы, Мэри Йеллан. Я живу в прошлом, когда люди были не так смиренны, как сегодня. Нет, нет, меня не привлекают герои в ботфортах, узких штанах и остроносых туфлях — они никогда не были моими друзьями, — но давным-давно, в самом начале времен, реки и море были одним целым, и старые боги бродили по холмам. Вот это — мое время.

Викарий поднялся с кресла и теперь стоял у огня: тонкая черная фигура с белыми волосами и бесцветными глазами; и голос его теперь был ласков, как тогда, когда Мэри услышала его впервые.

— Будь вы студентом, вы бы меня поняли, — сказал он, — но вы женщина, живущая в девятнадцатом столетии, и поэтому мой язык вам странен. Да, я игра природы и игра времени. Я не из этого мира, и я был рожден с недобрым чувством к нынешнему веку и с недобрым чувством к человечеству. Мир и покой очень трудно обрести в девятнадцатом столетии. Тишины больше не осталось, даже здесь, на пустошах. Я думал найти ее в христианской церкви, но догма вызывала у меня отвращение, и все основание христианства построено на сказке. Сам Христос — это деревянная фигура на носу корабля, кукла, которую человек создал сам. Впрочем, мы можем поговорить обо всем этом позже, вдали от жара и суеты погони. У нас впереди вечность. По крайней мере, у нас хотя бы нет повозок и багажа, и мы сможем путешествовать налегке, как путешествовали в старину.

Мэри посмотрела на собеседника, вцепившись руками в кресло.

— Я вас не понимаю, мистер Дейви.