Мэри смотрела ему прямо в лицо через стол. Она зажала руки между колен, чтобы Джосс не видел, как они дрожат.
— Я вас понимаю, — ответила она. — Я по натуре не любопытна и в жизни никогда не сплетничала. Мне неважно, чем вы занимаетесь в трактире и какая у вас тут компания; я стану делать работу по дому, и у вас не будет причин ворчать. Но если вы каким-нибудь образом обидите тетю Пейшенс, я немедленно уйду из трактира «Ямайка», найду судью, приведу его сюда и напущу на вас закон; вот тогда и попробуйте меня обломать, если захотите.
Мэри сильно побледнела. Она знала, что если трактирщик сейчас обрушится на нее, она сломается, заплачет, и он навсегда получит над нею власть. Поток слов вырвался у нее против воли, и, терзаемая жалостью к бедному забитому существу, в которое превратилась ее тетя, Мэри не могла их контролировать. Сама того не зная, она спасла себя, потому что выказанное ею присутствие духа произвело на этого человека впечатление, он откинулся на спинку стула и как будто смягчился.
— Это прелестно, — сказал дядюшка, — и как хорошо сказано. Теперь мы знаем, что у нас за постоялица. Только тронь — и она покажет когти. Ладно, дорогая; мы с тобой больше сродни друг другу, чем я думал. Если придется играть, будем играть вместе. В один прекрасный день у меня может найтись для тебя в «Ямайке» работа, да такая, какую ты никогда не делала. Мужская работа, Мэри Йеллан, когда приходится играть с жизнью и смертью.
Мэри услышала рядом с собой сдавленный вздох изумления.
— Ах, Джосс, — прошептала тетя Пейшенс, — Джосс, прошу тебя!
В ее голосе было столько настойчивости, что Мэри с удивлением взглянула на нее. Она увидела, как тетя наклонилась вперед и старается заставить мужа замолчать. И то, как напряженно вытянулся при этом ее подбородок, и выражение муки в глазах тетушки напугали Мэри гораздо больше всего, что случилось в эту ночь. Ей вдруг стало жутко, зябко и довольно мерзко. Что повергло тетю Пейшенс в такую панику? Что собирался сказать ей Джосс Мерлин? Девушка чувствовала, что за всем этим кроется какая-то болезненная и, наверное, ужасная странность. Дядя нетерпеливо махнул рукой.
— Ступай в постель, Пейшенс, — сказал он. — Надоело видеть твой череп за обеденным столом. Мы с девчонкой понимаем друг друга.
Женщина тут же встала и пошла к двери, в последний раз в бессильном отчаянии оглянувшись на мужа. Они слышали, как она поднимается по лестнице. Джосс Мерлин и Мэри остались одни. Трактирщик оттолкнул от себя пустой стакан и сложил руки на столе.
— У меня есть одно слабое место, и я скажу тебе, что это такое, — заговорил он. — Это пьянство. Я понимаю, что это — настоящее проклятье, но я не могу остановиться. Когда-нибудь оно меня погубит, и поделом. Иногда целыми днями я пью всего ничего, как сегодня. А потом на меня вдруг наваливается жажда, и я начинаю пьянствовать. Насасываюсь часами. Здесь и власть, и слава, и женщины, и царство Божие — всё в одном. Я тогда чувствую себя королем, Мэри. Мне кажется, что двумя пальцами я могу править миром. Это рай и ад одновременно. И тогда я начинаю говорить и говорю до тех пор, пока все, что я наболтал, не разносится на все четыре стороны. Я запираюсь у себя в комнате и выкрикиваю свои секреты в подушку. Твоя тетка запирает меня на ключ, а я, когда протрезвею, молочу в дверь, и она меня выпускает. Об этом ни одна живая душа не знает, кроме нас двоих, а теперь я сказал еще и тебе. Сказал потому, что уже немного пьян и не могу держать язык за зубами. Но я не настолько пьян, чтобы потерять голову. Я не настолько пьян, чтобы разболтать тебе, почему я живу в этом Богом забытом месте и почему я хозяин трактира «Ямайка». — Дядюшка охрип и говорил теперь почти шепотом. Огонь в очаге угасал, и темные тени протянули по стене свои длинные пальцы. Свечи тоже догорали и отбрасывали на потолок чудовищную тень Джосса Мерлина. Трактирщик улыбнулся племяннице и дурацким пьяным жестом приставил к носу палец.