Трактир «Разбитые надежды»

— Ты совсем как Бирюк, — хмыкнул отец Настоятель. — Так вот, когда пришли эти гнусные твари, население со всей округи бросилось к бунку. Старичье готово было открыть по ним огонь, и нам с напарником пришлось взять власть в свои руки. Мне удалось заключить договор с тем, кто привел свирепую ораву волкоголовых в наши земли. Это было непросто, совсем непросто! — словно оправдываясь, перебил сам себя Красный. — Сердце мое переворачивалось от одной мысли, что приходится, как я тогда надеялся, на время признать собственное поражение. Мы получили столь необходимую передышку и возможность превратить поражение в победу. Оборонять камни во главе обезумевшей от страха толпы в любом случае было невозможно. Твой учитель не хотел этого понимать. Он не хотел признавать, что есть зло, с которым приходится мириться. Ты-то хоть понимаешь это?

— Нет.

— Такой же непроходимый болван, — резко выдохнул Сохатый. — Послушай меня, вздорный упрямец, здесь находились тысячи людей, которых требовалось как-то спасти! Их ждала неминуемая гибель. Невозможно было противостоять ужасу, шедшему впереди прорв. Это я тебе говорю — невозможно! Мое соглашение подарило людям жизнь, спокойную, размеренную, с Законом, с Идеей служения и самосовершенствования, которая занимает их сознание и наполняет жизнь смыслом. Ты понимаешь, что такое смысл жизни?

— Нет, — мотнул головой Лешага.

— По этому соглашению вы платите дань зверолюдам? — вмешалась дочь старосты. — Дань тем, кто дает вам жизнь?!

— Женщина, не встревай в мужской разговор, — возмутился Сохатый.

— Это моя женщина, — напомнил Лешага. — И только я буду решать, что ей делать, а что — нет.

Лилия фыркнула.

— Я говорю правду, вы отдаете нас волкоглавым.

— Женщины рожают здесь детей. Потом уходят за Рубеж. Уехать за Рубеж всегда было пределом мечтаний женщин в этих краях, — не глядя на Лилию, подтвердил отец Настоятель.

— К прорвам! — с нажимом повторила дочь старосты.

— К тому, кому подвластен Неодолимый ужас. Зверолюды лишь псы его. Согласно договору, женщин, если они не попытаются бежать, не станут убивать или калечить, а также подвергать каким-либо пыткам.

— А вы будете отлавливать все новых, чтобы угодить Хозяину прорв.

Марат удивленно поглядел на Лилию, затем на хмуро молчащего Лешагу.

— Наши предки зачастую облагали города подобной данью, но даже в те дикие времена они требовали лишь одну красавицу с города в год. А вы… — он явно вспомнил длинный зал, полный вопящих женщин.

— У мужчин и у женщин разная форма служения! — огрызнулся Сохатый. — И служение женщин не менее важно.

— Я не давала согласия ни на какое служение!

— Ты не была вразумлена.

Лешага крепко сжал плечо Сохатого.

— Мне надо идти. Я вернусь, и мы продолжим бой.

— Да пойми ты! Я не могу тебя отпустить просто так. Это нарушение Закона, монастырского устава.

— Быть может, сказать, что Лешага отправился в паломничество к Барьеру Ужаса, — предложил Марат. — Он этот… пилигрим, отмаливающий грехи!

— Что?! — глаза Лехи удивленно расширились.

— Я когда-то читал, эти пилигримы ходили в святые места! Если служение женщин — уходить за Рубеж, то добровольно отправиться к Барьеру…

— Хитрый зверек! — Сохатый улыбнулся одним лишь уголком губ. — То, что он предлагает, не лишено смысла.

— Он не зверек, — вновь отчеканил Лешага. — Я пойду. Где тоннель?

— Постой! — не скрывая удивления и разочарования, напомнил чешуйчатый. — А как же мы? Я, Лилия…

Воин почувствовал, что у него сдавило прежде бесперебойно работавшее сердце. Это новое, совершенно неведомое ранее чувство ошеломило его. Спешить, догонять караван, чтобы отбить побратима, казалось ему столь нормальным и естественным, что вопрос потомка драконов застал его врасплох. Сегодня Марат в самом деле доказал, что может быть, как он говорил… союзником. Но брать его сейчас на последний рывок…

— Нет, — с натугой выдавил он. — Ты плохо ходишь и мало что умеешь.

— Но я тебя освободил, и я же нашел Бурого!

— Я хочу, чтобы ты жил дальше, — пытаясь хоть как-то объяснить свою мысль, выдохнул несчастный Леха.

— Это нечестно! — возмутился Марат. — Как же так! Мы с тобой вместе и с прорвами дрались, и с живоглотом, и… — он помедлил, — тут…

— Слишком опасно, — резко перебил ученик Старого Бирюка.

— А оставаться здесь менее опасно?! — вскинулась Лилия. — Я же твоя женщина, не забыл об этом?! Ты сам заявил.

Лехе казалось, будто он стоит, привязанный, между двумя яростными скакунами, и погонщики настегивают их бичами.

— Я должен идти… — усилием воли выталкивая слова из горла, ответил воин. — Если бы там был любой из вас, а Бурый здесь, мы бы пошли вместе с ним. — Он чувствовал, что у него в груди при каждом выдохе сам собой лепится комок из невысказанных слов, мешающий говорить и ясно соображать. От этого дыхание воина стало частым и тяжелым. — Я должен…

— Вы останетесь здесь, — вставил Сохатый. — Моими гостями, пока он не вернется. Я даю слово, что вам ничего не будет угрожать. Твой учитель, Лешага, был мне как брат, даже больше, чем брат. И то, что он упрямый тупица, ничего не меняет.