– Ты совсем как Бирюк, – хмыкнул отец Настоятель. – Так вот, когда пришли эти гнусные твари, население со всей округи бросилось к бунку. Старичье готово было открыть по ним огонь, и нам с напарником пришлось взять власть в свои руки. Мне удалось заключить договор с тем, кто привел свирепую ораву волкоголовых в наши земли. Это было непросто, совсем непросто! – словно оправдываясь, перебил сам себя Красный. – Сердце мое переворачивалось от одной мысли, что приходится, как я тогда надеялся, на время признать собственное поражение. Мы получили столь необходимую передышку и возможность превратить поражение в победу. Оборонять камни во главе обезумевшей от страха толпы в любом случае было невозможно. Твой учитель не хотел этого понимать. Он не хотел признавать, что есть зло, с которым приходится мириться. Ты-то хоть понимаешь это?
– Нет.
– Такой же непроходимый болван, – резко выдохнул Сохатый. – Послушай меня, вздорный упрямец, здесь находились тысячи людей, которых требовалось как-то спасти! Их ждала неминуемая гибель. Невозможно было противостоять ужасу, шедшему впереди прорв. Это я тебе говорю – невозможно! Мое соглашение подарило людям жизнь, спокойную, размеренную, с Законом, с Идеей служения и самосовершенствования, которая занимает их сознание и наполняет жизнь смыслом. Ты понимаешь, что такое смысл жизни?
– Нет, – мотнул головой Лешага.
– По этому соглашению вы платите дань зверолюдам? – вмешалась дочь старосты. – Дань тем, кто дает вам жизнь?!
– Женщина, не встревай в мужской разговор, – возмутился Сохатый.
– Это моя женщина, – напомнил Лешага. – И только я буду решать, что ей делать, а что – нет.
Лилия фыркнула.
– Я говорю правду, вы отдаете нас волкоглавым.
– Женщины рожают здесь детей. Потом уходят за Рубеж. Уехать за Рубеж всегда было пределом мечтаний женщин в этих краях, – не глядя на Лилию, подтвердил отец Настоятель.
– К прорвам! – с нажимом повторила дочь старосты.
– К тому, кому подвластен Неодолимый ужас. Зверолюды лишь псы его. Согласно договору, женщин, если они не попытаются бежать, не станут убивать или калечить, а также подвергать каким-либо пыткам.
– А вы будете отлавливать все новых, чтобы угодить Хозяину прорв.
Марат удивленно поглядел на Лилию, затем на хмуро молчащего Лешагу.
– Наши предки зачастую облагали города подобной данью, но даже в те дикие времена они требовали лишь одну красавицу с города в год. А вы… – он явно вспомнил длинный зал, полный вопящих женщин.
– У мужчин и у женщин разная форма служения! – огрызнулся Сохатый. – И служение женщин не менее важно.
– Я не давала согласия ни на какое служение!
– Ты не была вразумлена.
Лешага крепко сжал плечо Сохатого.
– Мне надо идти. Я вернусь, и мы продолжим бой.
– Да пойми ты! Я не могу тебя отпустить просто так. Это нарушение Закона, монастырского устава.
– Быть может, сказать, что Лешага отправился в паломничество к Барьеру Ужаса, – предложил Марат. – Он этот… пилигрим, отмаливающий грехи!
– Что?! – глаза Лехи удивленно расширились.
– Я когда-то читал, эти пилигримы ходили в святые места! Если служение женщин – уходить за Рубеж, то добровольно отправиться к Барьеру…
– Хитрый зверек! – Сохатый улыбнулся одним лишь уголком губ. – То, что он предлагает, не лишено смысла.
– Он не зверек, – вновь отчеканил Лешага. – Я пойду. Где тоннель?
– Постой! – не скрывая удивления и разочарования, напомнил чешуйчатый. – А как же мы? Я, Лилия…
Воин почувствовал, что у него сдавило прежде бесперебойно работавшее сердце. Это новое, совершенно неведомое ранее чувство ошеломило его. Спешить, догонять караван, чтобы отбить побратима, казалось ему столь нормальным и естественным, что вопрос потомка драконов застал его врасплох. Сегодня Марат в самом деле доказал, что может быть, как он говорил… союзником. Но брать его сейчас на последний рывок…
– Нет, – с натугой выдавил он. – Ты плохо ходишь и мало что умеешь.
– Но я тебя освободил, и я же нашел Бурого!
– Я хочу, чтобы ты жил дальше, – пытаясь хоть как-то объяснить свою мысль, выдохнул несчастный Леха.
– Это нечестно! – возмутился Марат. – Как же так! Мы с тобой вместе и с прорвами дрались, и с живоглотом, и… – он помедлил, – тут…
– Слишком опасно, – резко перебил ученик Старого Бирюка.
– А оставаться здесь менее опасно?! – вскинулась Лилия. – Я же твоя женщина, не забыл об этом?! Ты сам заявил.
Лехе казалось, будто он стоит, привязанный, между двумя яростными скакунами, и погонщики настегивают их бичами.
– Я должен идти… – усилием воли выталкивая слова из горла, ответил воин. – Если бы там был любой из вас, а Бурый здесь, мы бы пошли вместе с ним. – Он чувствовал, что у него в груди при каждом выдохе сам собой лепится комок из невысказанных слов, мешающий говорить и ясно соображать. От этого дыхание воина стало частым и тяжелым. – Я должен…
– Вы останетесь здесь, – вставил Сохатый. – Моими гостями, пока он не вернется. Я даю слово, что вам ничего не будет угрожать. Твой учитель, Лешага, был мне как брат, даже больше, чем брат. И то, что он упрямый тупица, ничего не меняет.