Трактирщик

  Сидели. Угощались широко, от всей души. Естественно, народ активно общался друг с другом, я же мотался, как белка в колесе. Что же, такова планида трактирщика...

  Однако рано или поздно любая суета постепенно входит в упорядоченное русло и прекращается. Так что вскоре, возложив обязанности гарсона на ученика, я занял место за общим столом. Слово за слово, кружка за кружкой - празднование постепенно приобрело глобальные масштабы.

  Что ни говори, а языковая практика - великое подспорье! За прошедшие с того момента, как я очутился в средневековой Богемии, месяцы, успехи мои в старочешском стали весьма заметны. Разумеется, акцент никуда не делся, но, по крайней мере, окружающие совершенно адекватно воспринимают мою речь. Я же понимаю уже не только практически всё, что говорится, но уже вполне прилично осваиваю даже местные песни. Чем-то они напоминают наши казачьи старины...

  То у родника то было у текучего,
  У синь-озера то было у глубокого,
  У лужочка-ка то было у зеленого,
  Под липушкой то было под кудрявою.
  Молодой кмет-вояк на роздыхе стал,
  На роздыхе стал, комоня годувал,
  Годувал комонечка, выглаживал,
  Всё выглаживал комонечка, выспрашивал:
  'Что же ты, комонечек, дрожью дрожишь,
  Не весел стоишь, не радошный,-
  Аль ты чуешь, комонек, поруху мне?'
  Взговорил комонь человечески:
  - 'Аще мне, комонечку, быть иссечену,
  А тебе же, кмету-волоху, быть убитому'.

  Что-то народ нынче в миноре. После говорящего коня плавно перешли к утопившейся княжне Либуше, злосчастной битве у Лигница, - как я понял, западнославянском аналоге разгрома наших дружин монголами на Калке, поголовной гибели чешско-польского хашара под Потсдамом ('Вчетверо германцев против наших, Здесь стояли мы в крови по бёдра...'). В конце концов дошло до того, что сам Его Преосвященство, достойный потомок Пястов, затянул минут на сорок с гаком некую 'Думу о погибели земли Славянской'... Думается, так бы оно и продолжалось, но у меня уже не выдержали нервы:

  - Что вы стонете, люди? Легче вам станет в старых ранах ковыряться? Били нас? Били, и поделом! Деритесь, значит, как полагается, от души! Да не растопыренной пятернёй бей, а единым кулаком, да ещё кольчужную перчатку надень! Вот тогда толк будет! И когда этим кулаком повышибаем зубы и германским волчищам, и косоглазым коноедам - тогда и новые песни запоём! А слова этих песен уже сейчас нужно затвердить, как Символ Веры!

  - Нет таких песен, и не будет уже! - Зло огрызается Гонта.

  - Ан будет! Мы, славяне, всегда жили на этой земле и будем жить вовеки!

  Отбивая ритм по столу рукояткой ножа завожу по-чешски любимую песню брата Сашки:

  - Хей, Словяне, йеште наша
  словянска реч жийе,
  покуд наше верне срдце
  про наш народ бийе.
  Жийе, жийе душ словянский,
  буде жить на веки.
  Хром а пекло, марне ваше,
  проти нам всё взтеки.

  Примолкли разговоры за столом. Зашевелились недоумённо. Что вы хотите, граждане-товарищи: не бывало ещё в эти дикие времена ни ритмов таких, ни мелодий, не рифм. Вот народ и прибалдел малость в недоумении. Ну, и шут с ними! Мой трактир, что хочу - то и петь буду!

  Гляди-ка, а наш-то цеховой батюшка, отец Пётр, ритм поймал, тоже кулаком по столу пристукивает. Хороший такой кулак, припечатает - зараз на вторую группу оформляйся...

  - Языка дар сверил нам Бух,
  Бух наш хромовладный,
  Несми нам хо теды вырвать
  на том свете жадны.

  Отец Гржегож вперился в меня взглядом внимательным-внимательным, как 'особист' в дезертира: не то в штрафную 'закатать' удумал, не то - сразу до ближней стеночки прислонить, для экономии времени. Смотрит, смотрит... И ни с того ни с сего расплывается в такой приветливой улыбке, словно я его ближайший родственник. Ладно, где наша не пропадала!

  - Мы стойиме стали певне,
  яко стены градне.
  Черна зем поглти того,
  кто одступи зрадне!..

  Ого! Брат Теофил, 'секьюрити' аббата, от души хлопнул меня по плечу. Однако, силой бог бородача не обидел - ударь он кулаком, а не ладонью - ключицу точно б сломал!

  - Славно! Славно! 'Языка дар Бог вручил нам, Бог наш, гормовержец: если кто захочет вырвать - на том свете будет!'

  - Верно! Мы были - и пребудем вовеки! - это уже мастер Гонта. Куда девался его скептицизм! Глаза блестят, лицо радостно-вдохновенное, как и у всех окружающих.