Трампеадор

Мы заговорили о реке, об охоте, и я не заметил в крайне вежливых словах владельца ранчо ничего странного. Тем временем его кони вернулись с пастбища и прошли мимо ранчо к реке.

Незнакомец не только не вспомнил о своем обещании одолжить нам двух лошадей, но сделал вид, что вообще их не замечает. Тогда Франческо снова перевел разговор на индейское кладбище и на палеонтологические раскопки. Лучше бы он этого не делал!

Чилиец вскочил и, простирая руки к скалам, воскликнул, словно обращаясь к невидимой толпе: — Слушайте! Когда я пришел сюда, у лебедей были чернью лапы, теперь они стали белыми. Приближаются дни золотых рыб, скал и великих костей, которые победят в сражениях.

Все объяснялось очень просто: чилиец был безумен. В нормальном состоянии он пребывал крайне редко, и достаточно было задеть какие-то струны, чтобы его безумие внезапно проявилось в своей наиболее заметной форме, долгих бессвязных речах.

То, чего до сих пор не удалось реке, добился безумный чилиец: мы вскоре утонули... в море слов.

Из обрывков фраз нам удалось понять, что он считает себя пророком и святым, которого преследуют коварные принцы. Они-то и направили двух послов, чтобы выведать его секреты. Он нас понимает и прощает, мы выполняем приказ, но на хитрость он ответит хитростью. Нам оставалось лишь кивать головой: ведь мы тоже понимали его и оправдывали.

Свою речь он закончил торжественно и грозно: — Обожаемая королева моих предков явится сюда во главе тридцатитысячного войска и освободит меня.

Чилиец сел на свое место, но продолжал что-то бормотать в крайнем возбуждении. Нам так и не удалось получить от него мало-мальски внятный ответ. Казалось, он вообще забыл о нашем существовании, погрузившись, как видно, в мир испанских завоеваний и аутодафе, воскрешенный его воспаленным воображением.

Надвигалась ночь, и нам пора было возвращаться.

Мы распрощались с хозяином ранчо и направились к берегу. Чилиец продолжал что-то говорить, яростно размахивая руками. Едва мы ушли, собаки перескочили через живую изгородь и благоговейно окружили своего господина. Можно было считать, что наши переговоры о лошадях провалились самым жалким образом — ведь не оставалось никакой надежды, что на следующее утро чилиец придет в нормальное состояние.

Когда мы легли спать, у его хижины горел огонь; кругом царило полнейшее молчание. Жаль, что кроме мании величия чилиец страдал еще и манией преследования, заставлявшей его повсюду и в каждом видеть врагов и принимать особые меры предосторожности. Для бреда о величии место было выбрано отлично; хижина могла быть замком, бескрайняя пустыня — владением короля, а сам чилиец мог воображать себя то монархом, то пророком, и никто бы не подумал ему возразить.

Что, какие трагические события довели его до безумия, мы так и не узнали. Ночью я проснулся, словно от толчка. Франческо стоял, у костра, завернувшись в одеяло. Должно быть, прошло совсем немного времени с тех пор, как мы легли спать. Наверно, что-то случилось?!

Я подошел к костру. Ночь была величественной и таинственной. Франческо показал мне рукой на тень возле берега и сделал знак молчать и ждать.

Минуту спустя тень заколыхалась и двинулась к реке. Это был чилиец, за которым шли его собаки.

На ходу он громко молился. Его молитва состояла из заклинаний, угроз, обещаний, клятв в верности и покорности, обращенных к обожаемой королеве его предков. Это была даже не молитва, а бессвязный монолог, в котором безумный чилиец время от времени отвечал себе же от имени королевы.

Спустившись к самому берегу, безумец воздел руки и застыл в экстатическом молчании. Собаки, точно они ждали этой минуты, внезапно завыли хором, жалобно и пронзительно. Ни одна из них не лаяла — все до одной изливали в душераздирающих криках свое отчаяние.

Однажды ночью мне случилось услышать, как жалобно воет одинокая собака; но видеть, как хор собак под управлением безумца-дирижера стонет и плачет, мне еще не приходилось. Сцена была поистине впечатляющей, а сама церемония казалась мне скорее не мистической, а похоронной, наводящей ужас и напоминала средневековые заклинания черной магии.

Я вспомнил, что в полдень эти нее собаки не удостоили нас ни малейшим вниманием; должно быть, они тоже безумны, как и их одержимый хозяин.

А может, лошади, растения и скалы, повинуясь древнему заклятию, тоже сошли с ума? Вдруг и мы в эту самую минуту впиваем из земли соки безумия и завтра на рассвете, пробудившись, разразимся сумасшедшим смехом? Попробуйте уснуть в такую ночь!

Дирижер опустил руки, и собаки умолкли. Потом они медленно и молча двинулись к хижине. Подошли к высокому дереву и остановились, после чего последовали новый марш-молитва и новые похоронные завывания собак.

Франческо сказал, что если наш сосед будет повторять каждую ночь в полнолуние этот ритуал, то мы не отыщем ни одного пушного зверя в радиусе десяти миль. Самое лучшее — это собрать все капканы и, не теряя ни минуты, бежать отсюда.