(Зажимает уши, уткнула голову в колени. Прожектор ударил в окно, так что вся комната засверкала, засветилась ослепительным мертвенным светом, и локомотив с громовым лязгом проносится мимо. Когда перестук колес замирает в отдалении, медленно выпрямляется.) Мы сделали вид, что ничего нового мне не стало известно. Да, да, и в тот же вечер поехали, все втроем, в казино «Лунное озеро», порядком пьяные, и всю дорогу смеялись.
Мы отплясывали польку-варшавяночку. Как вдруг — танец в самом разгаре, а мой муж ни с того, ни с сего бросает меня, выбегает из казино. И почти тотчас же — выстрел.
(Замиряет — вся прямая, напряженная. А полька продолжается — с полуфразы, на которой была прервана, но теперь уже в мажоре.) Я выбежала… все побежали! Сбежались, теснятся вокруг чего-то страшного, что лежит на берегу озера, у самой воды. А я никак не могу протолкаться сквозь толпу поближе. Кто-то схватил меня за руку. «Не приближайтесь! Уходите! Незачем вам смотреть!»…Смотреть? На что смотреть? И тут же — голоса, голоса… от одного к другому: «Аллан! Аллан! Аллан!..» Мой печальный мальчик! — револьвер в рот и выстрелил… полголовы так и снесло. (Закрыв лицо руками, медленно раскачивается, назад — вперед.) И все только потому, что там, в зале, на танцевальной площадке, я не удержалась и сказала: «А я видела. А я — знаю. Какая же ты мразь…» И вот прожектор, освещавший целый мир, так же сразу и погас, и уже не было мне с тех пор в жизни света ярче, чем вот этот… от стеариновой свечки.
МИТЧ (стоит у Бланш за спиной. Тихо привлекая ее к себе). Вам нужен друг. И мне — тоже. Так, может быть, мы с вами… а, Бланш?
БЛАНШ (долгий, блаженный вздох). Как быстро внял господь… бывает же!
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
СТЭНЛИ. В честь чего такая роскошь?
СТЕЛЛА. Сегодня день рождения Бланш.
СТЭНЛИ. А она дома?
СТЕЛЛА. В ванной.
СТЭНЛИ (передразнивая). «Омываем бренное тело»?
СТЕЛЛА. Вроде того.
СТЭНЛИ, И давно?
СТЕЛЛА. Да, считай, весь день.
СТЭНЛИ (с издевкой). «Отмокаем в горячей ванне»?
СТЕЛЛА. Ну да.
СТЭНЛИ. Жарища сто градусов, а эта не вылезает из горячей ванны.
СТЕЛЛА. Говорит, что тогда ей вечером будет прохладней.
СТЭНЛИ. А ты, как я понимаю, уже сбегала за кока-колой? И подала ее величеству в ванну?
СТЭНЛИ. Присядь-ка.
СТЕЛЛА. Некогда, Стэнли, — дела.
СТЭНЛИ. Садись. Теперь у меня есть чем приструнить твою старшенькую!
СТЕЛЛА. Да отвяжись же ты от нее, Стэнли, брось.
СТЭНЛИ. Эта фря еще будет обзывать меня хамом!
СТЕЛЛА. Ты же все время изводил ее как только мог, изощрялся на все лады, а Бланш обидчива; да и пойми же ты наконец — ведь мы с Бланш выросли в совершенно иной обстановке, чем ты.
СТЭНЛИ. Слышали! Заладили — и все то же да про то же. А вот знаешь ли ты, что она наврала нам тут с целый короб?
СТЕЛЛА. Нет, не знаю и знать…
СТЭНЛИ. А она — наврала. Но шила в мешке не утаишь. Теперь ее делишки всплыли на поверхность.
СТЕЛЛА. Какие делишки?
СТЭНЛИ. Те, что я подозревал с самого начала. Но теперь у меня улики — верное дело, из самых первых рук, и сам все проверил!
СТЕЛЛА (к Стэнли). Не кричи.
СТЭНЛИ. Ишь ты, канарейка!
СТЕЛЛА. Ну, так будь любезен, расскажи толком, что же это ты такое мог узнать о моей сестре.
СТЭНЛИ. Ложь номер один: все это чистоплюйство, которым она щеголяет. Знала бы ты только, как же она ломалась перед Митчем и как заморочила ему голову. Он-то совсем и поверил, будто она только и видела в жизни, что поцелуи какого-то молокососа. А сестрица Бланш отнюдь не лилия. Ха-ха. Да уж — лилия…
СТЕЛЛА. Но что же ты слышал?.. От кого?