Транквилиум

Здесь было почти темно. С потолка не то что капало – лило ручьем. Огромная лужа расплылась посередине. Столики все были свалены колючей кучей у стены. Пахло мочой, пустыми пивными бочками и плесенью. Головой в луже лежал человек. Он был здесь настолько на месте, что без него вся картина просто исчезла бы.

– Эй! – громко сказал Рей, выволакивая из-за пояса огромный флотский «сэберт». – Тут есть кто-нибудь еще?

За стойкой негромко завозились. Потом над прилавком появилось пол-лица.

– Что джентльмены желают?

– Джентльмены желают промочить глотку – и узнать, что происходит? Мы два месяца не ступали на берег…

– И какой же нечистый подсказал вам высадиться именно здесь и именно сейчас? – тот, кто прятался за стойкой, показался весь: кривобокий неопределенного возраста человек со слишком маленьким подбородком. Белая его куртка была продрана на плече. – Если вы продержались в море два месяца, так уж и два дня могли бы еще…

– А что, собственно?..

– Вы правда ничего не слышали? Вы меня не дурачите?

– Боже мой, – вздохнул Квинси, – сейчас мы будем полдня доказывать, что не дурачим…

– У нас новый президент, – понизив голос и подавшись вперед, сказал буфетчик. – Какой-то Парвис. Сэр Дэвид Парвис. Никто не знает, кто он такой. На всякий случай офицеры начали арестовывать мастеров…

– Что? – Сайрус наклонился к буфетчику сам – теперь они были буквально нос к носу. – Что вы сказали?

– Арестовывать мастеров, – тихо повторил буфетчик. – А тех, кто не хотел арестовываться, успокаивали…

– Как этого? – Сайрус кивнул через плечо.

– Что вы, джентльмены, – изумился буфетчик. – Это же старый Пит, он всегда здесь…

Как ни поразительно, но боцман Бердборн сидел на корме катера и курил свою короткую трубочку. Новости он уже знал все, и больше того – знал много такого, что еще неизвестно было офицерам…

Дверь беззвучно открылась. На пол лег косой световой коврик.

– Просыпайтесь, – сказал надсмотрщик.

– Я не сплю, – Голицын сел. – Что, одеваться?

– Накиньте шинель, – сказал надсмотрщик. – Будете мыться.

Баня была пуста. Голицын взял мочалку, мыло. Мочалка была свежая, пахла распиленным сырым деревом. Мыло – белое, и ничем не пахло. Он постоял под душем. Его не торопили. С наслаждением вымылся – раз и потом еще раз. Растерся полотенцем, шершавым и твердым. Белье его ждало новое. То ли выпускают, подумал он, то ли публичка… Новеньким, только что от портного (недостертый мелок вдоль шва на рукаве) был и костюм: темно-бирюзового цвета тройка. В бумажных пакетах лежали: роскошный поясной ремень из тисненой кожи и в тон ему портмоне. Поверх этого надсмотрщик положил коробочку со стальными часами на стальной же двойного плетения цепочке.

– От директора тюрьмы лично, – сказал он. – Директор сожалеет, что не сумел проводить вас. От себя же… – надсмотрщик помедлил. – Я желаю вам удачи… и чтобы вы не пожалели, что покинули эти стены.

– Разве у меня есть выбор? – усмехнулся Голицын.

– Трудно сказать…

За воротами ждала темная карета. Надсмотрщик вполголоса говорил о чем-то с теми, кто стоял возле нее, а Голицын… У него кружилась голова, он не мог надышаться.

– Еще раз – удачи, – надсмотрщик, проходя мимо него обратно к воротам, остановился и кивком головы отдал честь.

– Благодарю вас, – отозвался Голицын несколько рассеянно.

– Садитесь, князь, – позвали от кареты. – Вас ждут.

– Куда мы едем? – спросил он, устраиваясь на мягких кожаных подушках.

– К президенту…

Оказалось, что ехать совсем недалеко. В каком-то колодце-дворе они остановились, и некто с фонарем повел его длинным неосвещенным коридором вперед, потом направо, потом по лестнице… Бред, подумал Голицын. Я сплю. Или меня придушили во сне, и это загробная жизнь. Потом отодвинулась решетка, со скрежетом отъехала железная дверь. За ней была еще одна, деревянная. Сопровождающий нажал на кнопку в нише стены – но вместо ожидаемого звонка или топота ног сбегающейся охраны всего-навсего загорелась лампа под потолком.

Это была крошечная комнатка, даже меньше его родной камеры. Стояли четыре легких кресла и круглый столик на одной витой ножке.

– Присаживайтесь, – сказал сопровождающий. – Нас позовут. Юрий Викторович, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

– А я – Евгений Александрович. Турунтаев. В данное время – советник президента по делам внешней политики. На всякий случай на людях называйте меня Джин Норман.

– Сэр Джин Норман?

– Да, конечно, сэр. Как вы предпочитаете общаться: по-русски, по-английски?

– Говорить, думаю, лучше на всякий случай по-английски… а общаться стоило бы по-русски.

– Вы бесконечно правы. Накрытый стол нас ждет по ту сторону двери… а с собой у меня, к сожалению, лишь остатки весьма скверного виски.

– Пусть будут остатки. Вас, очевидно, еще ни разу не освобождали из тюрем.

– Прошу прощения…

Виски оказалось не такое уж скверное. Голицын перевел дыхание.

– Вот теперь, сэр Джин, я готов удивляться чему угодно. Итак, палладийцы захватили власть в Мерриленде?..

– Еще нет. Мы не палладийцы, мы – кейджиберы. Те, против кого вы так эффективно сражались.

– А мне нельзя обратно в тюрьму?