Транквилиум

- Не знаю. Вперёд.

Бешеная – в клочья – стрельба там, где они недавно были: у круглого стола. Не войти…

Стихло.

Лицом вниз лежит полицейский. От дыма сизо. Обои заляпаны кровью, чьи-то ноги торчат из-под перевёрнутого стола.

И – детский крик сзади!

Дальше – всё сквозь пелену. Зал для гимнастики и танцев, катятся мячи. Билли в углу, прижался к стене, белый. Чёрная женщина в жёлтых одеждах движется неимоверно быстро, ведёт рукой – и, ведомый этой рукой, начинается визг, или скрежет, или непонятно что: ножом по стеклу, но стократ. Красный туман в глазах… и такое нежелание жить, что хочется разорвать себя когтями…

Бо-уу… бо-уу… что-то происходит вокруг, в красной пелене расплываются синие кляксы…

Её толкают, она – щепка в водовороте… Бо-уу… – гудит над самым ухом, а потом непрерывно: бо-бо-бо-бо-ууу…

Эй, да помогите же ей… и кого-то рвёт рядом: Господи, Господи, да что же это делается такое, да разве же так можно с живыми людьми…

Как просверк: на стене головой вниз распят человек, и с ним что-то неправильно, но понять это неправильное невозможно… Да застрелите вы его, Бога ради, так же нельзя! – рыдает кто-то…

Мама, ты только туда не смотри, не смотри. Да, милый, да… как ты сам? Я ничего, я ничего…

Кровавый туман без перехода сменяется чёрным, а потом вдруг оказывается, что это небо, в которое плотным снопом летят искры. Страшно светло – низовым светом. Тёмное лицо склоняется, ну, умница, Светочка, ну и хорошо… Этого не может быть, это продолжение бреда, но – счастливого бреда, и Светлана шепчет с улыбкой: дядька Игнат, ты опять пришёл меня спасать, да?

Да как же я могу вас бросить, барышня? – смеётся Завитулько, настоящий, рядом – и Светлана вскакивает рывком… нет, ей кажется, она лишь поднимает голову…

- Я здесь, мама, - говорит Билли.

- Все… здесь… – говорит она бессильно и падает.

- Спасибо за помощь, Женя, - сказал Глеб, пожимая Турунтаеву руку.

- Да… какая это помощь. Так…

- Самая лучшая. Которая – в меру.

- Глеб, а ты не забыл тот наш разговор… о самонаблюдении? Продолжаешь?

- Изредка. Зимой, как договаривались, пришлю отчёт. Только… зачем это нужно?

- Для истории, - засмеялся Турунтаев.

- Разве что. Ладно, мы – поплыли. Всем привет. И – гони к чёрту газетчиков, хорошо?

- Я их и так гоню, - засмеялся Турунтаев. – Только они в окно – в прямом смысле…

Они обнялись, и Глеб шагнул на трап. Обернулся, поднял руку. Трап убрали. Тихо пыхтя, «Единорог» разворачивался. Тощая фигурка на мостике адмиральского катера ещё раз махнула шляпой – а потом катер быстро набрал ход, разогнал бурун и вскоре почти исчез в лёгкой дымке.

Глеб прошёл на корму. Олив стояла там, одна.

- Вот и ещё что-то кончилось, - сказала она, когда Глеб приблизился.

- Как Дэнни? – спросил он.

- Всё так же. Ты… всё ещё не можешь?..

Он покачал головой:

- И не смогу, наверное. Дело не во мне…

- Ты хотя бы попробуй, ладно? Я… я очень тебя прошу.

- Тогда не будем тянуть. Пойдём сейчас. Билли не там?

- Нет. Во-он он.

Глеб посмотрел. Билли сидел в корзине дальномерщика и вовсю крутил штурвальчики, поворачиваясь вправо и влево. Завитулько стоял рядом на фальшрее и что-то объяснял, показывая рукой то вдаль, то на ракетные башни.

- Идём, - повторил Глеб. – Если что – поможешь мне…

6

– На выбор, – сказал Глеб. – Можете числить себя пленником, можете – гостем и союзником. К вам лично я зла не питаю… а женщины – отходчивы…

Волкерт ничего не сказал. Он просто стоял, опираясь на леер, и смотрел, как проплывает мимо зеленый склон острова Виктори. Простым глазом видны были серые маковые зернышки пасущихся овец.

В небе когтились высокие легкие облака. Скоро ветер станет бодрее…

– В конце концов, вы даже не проиграли. И лучший в мире пловец утонет, оказавшись внезапно в центре моря. Трое, четверо суток можно продержаться на воде… Но кто упрекнет его, что он – не доплыл до берега?

– Я знаю, зачем вы меня взяли, – сказал Волкерт. – Чтобы я… разрядил мальчика. Но без Салли я не смогу…

– Ничего. Как-нибудь справимся. Олив поможет. В конце концов, я ведь могу просто не подходить к нему близко. А на расстоянии – держу защиту.

– На вашем месте я бы отправил его отдельным судном, – сказал Волкерт.

– Ну уж нет, – засмеялся Глеб. – Скажите, Волкерт, – спросил он через некоторое время, – а в бытность ариманитом вы относились к своей пастве как к людям – или как к говорящим куклам?

– По-разному, – сказал Волкерт, подумав. – Ведь кого мы подбирали? Шваль, отбросы. Сильные люди к нам не шли. А когда случаем попадали… Вашу Олив я глубоко зауважал, знаете ли.

– Понятно, – сказал Глеб.

Сайруса разбудило прикосновение. Он приподнялся, повернулся. Кто-то стоял над ним, жестом веля молчать. Человек был весь в черном, лишь лицо чуть выделялось. В руке человек держал фонарь с темно-синим стеклом, сквозь которое еле проглядывал овальный язычок керосинового огня.

Сайрус сел. Человек подал ему черную одежду, показал: надень. Это были легкие трикотажные штаны, свитер и шапочка-маска. На ноги вместо огромных тюремных сапог Сайрус натянул шерстяные носки с пришитой войлочной подошвой.

Только в коридоре он проснулся окончательно.