ТрансАтлантика

После школы Эмили помогала гонять по озеру кусы льда.

Раз в месяц Лили ездила в город. Тягостное путешествие. Нередко по три дня в один конец. Торговалась за столом на Кэронделет-авеню. Знала, сколько платят ей и сколько берет с покупателей торговец льдом. Пропасть между тем и другим вызывала разлитие желчи.

Из серебристой сумочки вынимала перо Йона Эрлиха, ставила подпись. Уж этому-то научилась – толкать перо, чтобы вышло хотя бы подобие имени. Торговец большим пальцем тер под носом. Он был худ, резок, словно выпилен свеженаточенной пилой.

– Умеете писать?

– Еще б не умела. За кого вы меня принимаете?

– Я ничего дурного сказать не хотел, миссис Эрлих.

– Да уж надеюсь.

Гордо выходила из конторы, шагала по берегу Миссисипи. Смотрела, как прогуливаются женщины помоложе, в элегантных нарядах – широкополые шляпки, шелестящие платья. Гребные лодки, пароходы. Вся река бурлила торговлей. Мальчишки-газетчики кричали о золоте и железных дорогах. Над рекой поднимался воздушный шар, плыл на запад. Напротив Оперы туда-сюда ездил человек на машине. С громадным передним колесом. Зеваки называли машину «велосипед». Молодые люди в ковбойских шляпах привязывали лошадей перед салунами. На Лили теперь особо не глядели, но она не огорчалась. После многих ледовых лет немела спина. Лили шаркала и переваливалась на ходу. Для деловых встреч держала три красивых платья. В остальном одевалась просто, в темное, с оттенком траура.

На четвертый год вдовства договорилась о цене с бригадиром из Бретани. Продала ему хижину, аренду озер и все оборудование. Первым делом упаковала картину – подарок Йона Эрлиха. Все коробки, мебель, стулья, посуду, книги. Нагрузили четыре фургона. Картину везла впереди. Подъехали к новому дому на Флориссант-авеню. Дорожка из дробленого известняка. Дом двухэтажный, кирпичный, с высокими потолками и широкой лестницей. Бледно-голубой ковер, фестоны – плетеные розы. Лили повесила картину на верху лестницы и немедленно занялась торговыми делами. «Озерный лед». Английский художник нарисовал вывеску на складских дверях. Его акцент взволновал Лили. Художник ей поклонился, и она от смущения вспыхнула как маков цвет. Англичанин, ты подумай. Кланяется ей. Лили Дугган. Брайди Фицпатрик. А когда-то громыхали трупные телеги. Падали снежные хлопья.

Сама изумлялась, что ко льду уже можно и не прикасаться. Возделывают лед теперь другие – на севере, в Миссури, Иллинойсе, Айове. Дела вела тщательно. Жалованья, перевозки, потери от таяния. Потрясающая логика денег. Как легко возникают, как быстро теряются. В Сент-Луисе открыла кредит в банке «Уэллс Фарго» на Филлмор-стрит. Подходила к кассирам, и те знали ее по имени. Как ваши дела, миссис Эрлих? Приятно видеть вас снова. На улице ей вежливо кивали мужчины и женщины. Лили пугалась. Придерживала краешек широкой юбки, мямлила «здрасьте». Лавочники демонстрировали ей лучшие куски мяса. На Маркет-стрит был шляпный магазин. Лили купила затейливую модель со страусовым пером, но вернулась домой, увидела себя в высоком овальном зеркале и не снесла мысли о том, что покажется в эдакой шляпе на людях, убрала в коробку и больше не доставала.

Спрос вырос. Больницы. Пароходы. Рестораны. Рыбные ларьки. Кондитерские. В некоторых гостиницах даже стали класть лед в напитки.

Спустя шесть лет Лили Эрлих смогла послать своего старшенького из выживших, Лоренса, в Чикагский университет. А потом и Натаниэла с Томасом. Зимой 1886-го Эмили исполнилось четырнадцать. Почти целыми днями сидела в спальне, не расставалась с книжками. Поначалу Лили думала, что девочка терзается одиночеством, но вскоре выяснилось, что Эмили хлебом не корми – дай задернуть шторы, зажечь свечку, почитать в свечном мерцании. Пьесы Шекспира. Лекции Эмерсона. Стихи Харта, Сарджента, Вордсворта[46]. Спальня набита книгами до потолка – обоев не видать.

Собственные книжные опыты Лили долго не продлились; зато она растила свою девочку. Этого уже довольно.

Зимой 1887 года Лили разделила свой ледовый бизнес. Три равные части трем сыновьям. Лоренс вернулся из университета в сером костюме и при бабочке, обзавелся восточным акцентом. Двоих младших мальчиков интересовали клубы пара над сортировочными: свои доли они продали, приподняли шляпы, распрощались. Натаниэл уехал на запад, в Сан-Франциско; Томас – на восток, в Торонто. Эмили не досталось ничего – не по злобе, просто по традиции. Лили и в голову не пришло. Мать и дочь купили домик поменьше на Гравой-роуд. Перед домом развели сад. Ни с кем не дружили. По воскресеньям одевались в церковь: длинные перчатки, широкополые шляпки, белые вуали на глаза. Порой их видели вдвоем на променаде. За Эмили никто особо не волочился. Да Эмили и не ждала. Она едва ли считалась красоткой. Ее поглощали книги. Порой вечерами Лили звала Эмили к себе в постель – лечь под одеяло, устроиться на подушках и почитать вслух. Я родился в Такахо, что под Хиллзборо и милях в двенадцати от Истона, в округе Толбот штата Мэриленд.