Трансформация демократии

Во второй песни «Илиады» Терсит разражается проклятиями в адрес Агамемнона, причем в таких выражениях, которые, за исключением технических деталей, всегда употребляются пролетариями. Терсит упрекает царя в том, что тот присвоил подавляющую часть богатств, накопленных общим трудом; в том, что он явился причиной всех бед ахейцев, и в заключение призывает последних к отказу от сотрудничества, как сказали бы мы сегодня – к забастовке: «Вернемся хотя бы домой, – говорит он, – на наших кораблях, и оставим его у Трои с его приобретениями, чтобы он понял, нужны мы ему или нет».

В то время и позднее, в Древней Греции и в Риме, война и грабеж как средства накопления богатств были тем же, чем является для современных народов промышленное производство, а дележ между вождями и их соратниками соответствовал распределению доходов между господствующим классом и трудящимся населением. Тогда, как и сегодня да и всегда, каждая из сторон стремилась увеличить свою долю за счет других, возмущалась их противодействием этому стремлению и предавалась изощренным этическим, метафизическим и теологическим спекуляциям по этому поводу. Nominor quoniam leo, – говорит одна сторона; Sic totam praedam sola improbitas abstulit[129], – возражает другая. «Прибавочная стоимость» – это современный термин, но его смысл древний, как мир.

Возможно, в те времена, когда сочинялись стихи «Илиады», существовали теории, подобные нынешним, целью которых было установить, кто должен руководить совместным предприятием. В словах, формулирующих знаменитый принцип Античности: «Одновременную власть многих нельзя считать правильной», – слышится голос наших капиталистов, протестующих против контроля, который политики хотят ввести в промышленности.

История Древней Греции и Рима открывает перед нами целый ряд социальных вопросов, иногда улаживаемых с помощью законов, иногда в ходе революций, но всегда заканчивающихся переделом имущества в пользу одной из враждующих сторон или некоего третьего проходимца.

Солон попытался разрешить подобный вопрос в Афинах; Агид IV[130] и Клеомен[131] проводили аналогичные эксперименты в Спарте, хотя и неудачно.

Аграрные законы играли в римской истории важнейшую роль. Поначалу, как и на протяжении длительного времени в дальнейшем, они представляли собой попытки урегулировать распределение завоеванного, т. е. ager publicus (общественных земель)[132], между ассоциациями и только впоследствии стали санкционировать захваты ager privatus (частных земель). В этом смысле они возродились в наше время в виде декретов итальянского правительства, обеспечивающих законное основание для произвольных захватов частной собственности.

Закон Антония предписывал раздачу ветеранам Цезаря общественных и даже частных земель. После битвы при Анции[133] в Италии на землях прежних владельцев были основаны восемнадцать военных колоний; таким образом, были выполнены обещания триумвиров, данные солдатам, чтобы вдохновить их на битву.

В наше время также давались подобные обещания, однако они были отчасти забыты под предлогом улучшения культуры обработки почвы, которая, к сожалению, всегда относилась к области предположений.

После падения Римской империи социальные вопросы как будто испарились, но вскоре появились снова. В Средние века и немного позднее они выступали в религиозной форме, что характерно почти для всех человеческих проявлений того времени. В дальнейшем они принимают псевдонаучные формы и в таком виде предстают перед нами сегодня.

Примечательно, что в Греции и в Риме социальные вопросы, как правило, не получали решения, по крайней мере в том смысле, какой мы обычно придаем этому понятию. Они устранялись под действием внешних причин, каковыми к Греции было римское завоевание, а в Риме – основание империи. Во времена Цицерона аграрный вопрос еще является главным предметом беспокойства для государственных деятелей и приводит к волнениям. Через несколько лет, при Августе и Тиберии, он сходит со сцены и мы с трудом находим упоминания о нем в императорских эдиктах.

Сформулируем теперь соображение общего характера. История показывает, что социальные вопросы почти никогда не получают внутреннего разрешения с помощью способов, логически выведенных из анализа проблемы, а снимаются и преобразуются извне благодаря внешним силам и обстоятельствам.