Трансформация мира. История XIX века

Сравнительно низкие темпы роста в Азии удивляют не только с точки зрения начала XXI века, но и на фоне глубоко укоренившихся европейских стереотипов в отношении Азии. Великий теоретик народонаселения Томас Роберт Мальтус, чей анализ тенденций развития Западной Европы и особенно Англии до XIX века в основном выдержал испытание временем, утверждал, что азиатские народы, в частности китайцы, отличаются от европейцев неспособностью к "профилактическому сдерживанию" рождаемости, которое избавило бы их от крайней бедности, вызванной нехваткой продовольствия. Регулярно неограниченный рост населения опережал постоянный уровень сельскохозяйственного производства, пока "положительные сдержки" в виде смертоносного голода не восстанавливали равновесие. Китайцам не удалось вырваться из этого порочного круга путем планирования своего репродуктивного поведения (например, путем заключения более поздних браков). Однако в основе теории Мальтуса лежала антропологическая предпосылка о том, что "азиатский человек", будучи менее рациональным и более близким к природе, чем европейцы, не смог совершить цивилизационный скачок из царства необходимости в царство свободы. В течение двухсот лет после публикации в 1798 г. его тезисы неоднократно оставались без внимания. Даже китайские ученые увековечили образ Китая как страны, находящейся в тисках механизмов нищеты и голода.

Сегодня ситуация выглядит иначе. То, что в Китае в XIX веке был необычайно низкий демографический рост, не оспаривается, а вот причины этого - да. Дело вовсе не в том, что китайцы размножались в слепой инстинктивной манере, а затем их регулярно уничтожали безжалостные природные силы. Новые исследования показали, что население Китая было вполне способно принимать репродуктивные решения; основным методом было убийство новорожденных и игнорирование их на более поздних стадиях младенчества. Очевидно, китайские крестьяне не считали такую практику "убийством", полагая, что человеческая жизнь начинается примерно на шестом месяце после рождения. Инфантицид, низкий уровень брачности мужчин, низкая рождаемость в браке и популярность усыновления складывались в характерную демографическую картину XIX века, которая была ответом китайцев на их тяжелое положение. Низкие "нормальные" темпы прироста населения, которые в третьей четверти века различные катаклизмы превратили в отрицательный прирост, предполагали сознательное приспособление к падению ресурсов. Противопоставление рациональной, предусмотрительной Европы и иррационального, инстинктивного Китая, идущего к гибели, не выдерживает критики.

Аналогичные соображения высказывались и в отношении Японии. Полуторавековой рост населения в условиях внутреннего мира завершился в первой половине XVIII века. Это замедление было вызвано не столько нехваткой продовольствия или стихийными бедствиями, сколько широко распространенным стремлением отдельных семей сохранить или повысить свой уровень жизни и тем самым сохранить свой статус в деревне. Как и в Китае, детоубийство было распространенным средством контроля численности населения, но здесь оно преследовало более оптимистичные цели, чем простое приспособление к дефициту. Незадолго до начала индустриализации в 1870-х годах Япония покинула демографическое плато "долгого" раннего модерна и вступила в период постоянного роста, который (за исключением 1943-1945 гг.) продолжался до 1990-х годов. На ранних этапах этот рост был обусловлен повышением рождаемости, снижением младенческой смертности и увеличением продолжительности жизни. Фоновыми факторами были увеличение внутреннего производства риса и импорта зерна, а также достижения в области гигиены и медицинского обслуживания. Демографическая стабильность Японии в конце эпохи Токугава не была проявлением мальтузианских трудностей, а стала результатом достижения экономного, но, по мировым меркам, достойного уровня благосостояния. Новая тенденция к росту численности населения после 1870 года стала следствием модернизации.

Наиболее заметным событием в Европе стал биологический рывок британского общества. В 1750 году Англия (без Шотландии!) была демографически самой слабой из ведущих европейских стран с общей численностью населения 5,9 млн. человек. Франция Людовика XV была в четыре с лишним раза больше (25 млн. человек), и даже Испания была значительно более населенной (8,4 млн. человек). В течение последующих ста лет Англия быстро догнала и перегнала Испанию и сократила разрыв с Францией до менее чем 1:2 (20,8 млн. человек для Англии, Уэльса и Шотландии в 1850 г. против 35,8 млн. человек для Франции). К 1900 году Великобритания (37 млн. человек) практически сравнялась с Францией (39 млн. человек). На протяжении всего XIX века она демонстрировала самые высокие темпы прироста населения (1,23% в год) среди всех крупных европейских стран. Даже преимущество над Нидерландами, занимавшими второе место (0,84%), было огромным.