Руку водило из стороны в сторону, пока нож не выпал из окончательно ослабевшей руки. Лекс повалился сверху, содрогаясь от глухих хрипящих рыданий, сбивчиво шепча что-то о ненависти, о боли, об отчаянии.
В темном углу, за спиной у обезумевшего омеги, стоял Филипп, наблюдая за собственной казнью.
Вскоре тело Лекса обмякло, а он, еще продолжая что-то бессвязно хрипеть, повалился на бок и почти мгновенно отрубился.
Филипп поднял вонючее от спиртного тело, перенес на кровать Родиона и накрыв одеялом, ушел курить.
Наутро вышеупомянутое тело предстояло привести в порядок, само оно явно не справилось бы, поэтому Филипп спустился вниз, на омежью половину в поисках чистых вещей. Дверь была приоткрыта, внутри никого.
Альфа вошел, оглядевшись.
Кровать Лекса стояла справа. Полки с одеждой вверх дном, обувь разбросана, должно быть, тот явился босиком. На кровати тихо стрекочут наушники, трек стоит на повторе.
Подняв гаджет, Филипп нажал на паузу. Программа услужливо свернулась в меньшее окно, оставив на экране недопечатанный текст.
«…Ненвижу, неавижу, енавжу, негавижу, ненавтжу, неавиэу…»
Автоматическая дата в шапке — пятнадцатое марта.
Написано сегодня, за несколько часов до того, как Лекс явился к нему вусмерть пьяный.
Коснувшись сенсора, Филипп посмотрел название документа — «Дневник». Задумавшись на мгновение, он скопировал файл и, открыв собственную почту, послал сам себе. Поставив планшет в режим ожидания, положил его туда где взял, и, собрав первые попавшиеся домашние вещи, пошел обратно.
В комнате стоял тошнотворный запах блевотины. Голова омеги свисала вниз с кровати. Оставив вещи на столике, Филипп разделся, поднял безжизненное тело и, сдернув грязные шмотки, бросил их сверху содержимого желудка, утащив полутруп Лекса в душ. Там посадил его в бокс, включил воду и с удовольствием направил струю прохладной воды прямо ему в лицо.
Омега захлебывался, плевался, дергался, но в сознание не приходил, позволяя Филиппу хлопать по щекам и пытаться вымыть длинные спутавшиеся волосы.
Притащив плод своих трудов обратно в комнату, альфа не стал его одевать, так и положил закутанную в кокон полотенец куклу на кровать Родиона и накрыл одеялом. Отыскав в душевой мусорный пакет и перчатки, убрал беспорядок и приоткрыл окно.
Несостоявшийся убийца сопел в две дырочки.
Накрыв развороченное ложе покрывалом, Филипп взял ноут, открыл почту и стал читать с конца, пропустив пятнадцатое марта, где кроме кривых вариаций слова «ненавижу» не наблюдалось другого связного текста.
Седьмое марта.
«Мразь! Как же бесит! Ходит, сука отворачивается! Что за урод! А я еще блин, о помощи попросить! Схера ли такое чмо, которое трахает по принуждению способно на человеческое отношение.
Ненавижу! Презираю! ЧТОБ ТЫ СДОХ, УБЛЮДОК!»
Третье марта.
«Хотел поговорить с Ильей — думал он что знает. Но этот козел Родион появился как черт из табакерки! А еще про эту беременность выболтал… ну не хотел я. Кто ж знал, что Илюшка перышко в ушко, ни сном ни духом.
Блин! Два дибила ходят насмотреться друг на друга не могут. Тошнит… Почему дуракам везет?..
Лучше б я дибилом родился. Какого черта Филипп на меня забил?!! Да я шелковый ходил! Что ему ни так?! Придурок! Козел! Ненавижу его!!!»
Двадцать седьмое февраля.
«Может ему кто другой подвернулся? Неужели лучше меня… Бред! Но тогда что за хрень?!! Мне уже кажется, что он от меня теряется. Не то что бы я искал с ним встречи, но он реально обходит меня стороной! Что блин за хуйня?! То в шесть как штык, а то на тебе не ответа не привета… Мудак.»