Трансгрессия в моде. От нарушения к норме

Притеснение частного тела в пользу предписываемых модой вестиментарных форм, представляя собой один из инструментов процесса цивилизации (Н. Элиас) и утверждения «власти общества над властью индивида» (З. Фрейд), было направлено, прежде всего, на формирование «социального переднего плана» (Гофман 2000), на репрезентацию индивида в социальном пространстве. Значимость «социального переднего плана», в свою очередь, была обусловлена развитием городской среды и, как следствие, проявившейся необходимостью в саморепрезентации в социальном поле. Представление себя позволяло Другому «прочитывать» Я по знакам, манифестируемым в поведении и одежде: «платье – это знак, посредством которого читают нас и мы читаем других, несмотря на то, каким непостоянными и амбивалентными эти чтения могут быть» (цит. по ст.: Entwistle 2000: 337).

Именно с развитием городской среды В. Стил связывает возникновение моды: «итальянские города-государства были гораздо чувствительнее к моде, чем Париж, который еще не превратился в важный урбанистический центр. Во Франции царило феодальное правление наследственной аграрной аристократии, а Флоренция и Венеция уже обладали протокапиталистической экономикой. Социальное и экономическое устройство итальянских городов-государств способствовало появлению модных новинок и развитию конкуренции. Своего рода протомода существовала и при дворах региональных правителей Франции, включая дворы Прованса и Анжу» (Стил 2020: 27). Иными словами, мода как культурный феномен с его изменениями и постоянными нововведениями возникает в пространствах, где фигура Другого оказывается наиболее проявлена, то есть в пространстве города или двора, поскольку там вестиментарный облик индивида оказывается основным инструментом его идентификации.

Ориентация на фигуру Другого вводилась в вестиментарное поле с помощью одежды, притязающей на очерчивание телесных границ. Описывая свой вестиментарный опыт ношения излишне узких джинсов, У. Эко отмечает: «в новых джинсах моя жизнь была полностью внешней… этот предмет одежды предписывал мне определенное поведение: фокусируя мое внимание на манере поведения, он обязывал меня жить в отношении внешнего мира, ограничивая, другими словами, осуществление внутреннего» (Eco 1986). По словам Дж. Энтуисл, комментирующей этот эпизод, одеваясь неудобно, мы вырабатываем «эпидермальное (телесное) самосознание». К нему отсылает У. Эко, замечая: «предметы одежды посягают на переживания нашего тела и делают нас осведомленными о границах нашего тела» (Entwistle 2000: 334). «Эпидермальное (телесное) самосознание» формировалось в рамках феодальных отношений Средневековья. Большую роль в этом процессе сыграло стесняющее платье, потому что оно очерчивало границы социального тела или, иными словами, границы его «правильной репрезентации», ориентирующей индивида на Другого, на внешний мир и социальные взаимодействия.

Стесняющая одежда служила моде инструментом цивилизации и выражала ограничение «власти индивида властью общества», что неизбежно предполагало коннотации подавления и сдерживания побуждений частного тела. Модное платье «форматировало» тело, делая возможным его идентификацию Другим в социальном пространстве. Таким образом, коннотации насилия, изначально присущие модному платью, обусловлены ориентацией на фигуру Другого, выстраивание общественных отношений с которым необходимо предполагает притеснение Я. Это притеснение и выражает собой модное тело.

Рыцарский турнир: «лиминальное» пространство для демонстрации индивидуальных знаков отличия