Трансгрессия в моде. От нарушения к норме

Основные участники действия, рыцари, за счет причастности к насилию как трансгрессивному явлению также имели привилегии в выборе одеяний. И за пределами турнира у них была возможность демонстрировать во внешнем виде знаки не только коллективной принадлежности, но и индивидуального отличия. «Термин entreseignié появился в старофранцузском языке и впервые зафиксирован в „Романе о Тристане“ Беруля, обозначая практику использования в виде знаков отличия индивидуальных украшений на рыцарской одежде» (Heller 2007: 88–89). Появление специального термина указывает на общепринятый характер нанесения индивидуальных отличий на платье рыцарей. Такого рода свидетельства индивидуального характера одежд рыцарей – в противовес платью как знаку социальной принадлежности среди лиц, не принадлежавших к этому сословию, – обозначают особый статус рыцарства.

На рыцарском турнире больше всего поражало зрителей, в особенности тех, которые занимали места на галереях, пестрое разнообразие нашлемников. Тут были и драконы, и химеры, выбрасывавшие из пасти пламя, и головы кабанов, львов и львиц, буйволов, сфинксов, орлов, лебедей, кентавров, амуров, метавших стрелы, дикарей с палицами, башен, бойниц, и тысячи разных других изображений, сделанных из драгоценных металлов и ярких цветов. Большую часть нашлемников украшали султаны, золотые снопы, розы и короны (Руа, Мишо 2007). Тиражирование зооморфных образов в качестве индивидуальных знаков отличия – достаточно распространенное явление среди рыцарей, поскольку не было иных средств выражения индивидуального характера в одежде, воспринимавшейся, прежде всего, как средство социальной идентификации.

История культуры уже знала примеры того, как индивидуальные средства выражения человеческой идентичности развивались через использование зооморфных образов: например, театральная маска древнегреческой комедии демонстрирует, как конкретный человек мог быть узнан через его идентификацию с животным. В. В. Головня в работе «Аристофан» приводит случай, когда в пародии на афинские судебные процессы зрители распознали Клеона и полководца Лахета в актерах, надевших собачьи маски (Головня 1955: 104). На одном из этапов формирования функций театральных масок зооморфизм оказывался средством обозначить характерную черту в индивиде, благодаря которой он мог быть узнан. Соответствие же тех или иных черт характера определенному животному было представлено в труде Аристотеля «История животных», где «уже в книге первой § 18 появляются животные „благородные“, как лев, и „низкородные“, как змея, „породистые“ (волк) и прирожденно стыдливые (гусь)» (Аристотель 1996: 35). В Средневековье подобные культурные представления нашли свое выражение в перцепции «Физиолога», созданного на рубеже II–IV веков и определившего семантику того или иного животного в виде символа (подробнее см.: Юрченко 2001). Образы животных присутствовали в качестве отдельных атрибутов в том числе на предметах одежды, заявляя о присущих их обладателю тех или иных чертах характера.

Каждый рыцарь пытался выбрать собственный символ, который говорил бы о его индивидуальности и носил неотчуждаемый характер. Так Жан Фруассар повествует о встрече двух юных рыцарей: сэра Джона Чандоса с английской стороны и маршала Франции Жана де Клермона накануне битвы при Пуатье (1356) (Crane 2002: 18). Каждый из них, заметив схожую эмблему на одежде другого, был готов в сражении оспаривать свое право на ее обладание. Основное обвинение Жана де Клермона состояло в том, что его соперник использует эмблему, не имевшую своим истоком личного опыта и не являвшуюся его изобретением. Эмблемы демонстрировали более тесную связь с индивидуальностью, чем одежда – маркер социальной принадлежности. Она могла быть отчуждена от человека и воспроизведена в ином контексте, как приведенное выше облачение папы римского и его окружения.

Образы животных в Средневековье обладали символическим значением. Они обращались непосредственно к личности обладателя костюма и, будучи семантически противопоставлены человеческому облику, несли в себе трансгрессивную составляющую. Зооморфные образы являлись прерогативой рыцарства как сословия, непосредственно связанного с такой трансгрессивной деятельностью, как война, во время которой нарушались нормы, установленные социальным порядком. Поэтому в качестве атрибутов одежды образы животных чаще всего принадлежали именно данному сословию вследствие схожего положения, занимаемого как рыцарем, так и животными по отношению к социуму. И рыцари, и животные в некоторым смысле угрожают порядку в социуме: «в „Романе о Ренаре“ пародийный принцип заключался в систематическом „переодевании“ животных в людские одежды, в первую очередь – в одежды рыцарства» (Андреев и др. 1987: 58). Однако содержание индивидуальных эмблем не всегда сводилось к зооморфным образам: в истории, рассказанной Жаном Фруассаром, предметом спора был знак, на котором изображен «образ дамы, вышитый в лучах солнца и украшенный жемчугом» (Crane 2002: 18).