Траншея

Не договорив, он щелчком послал окурок в траншею и уселся в серебристый "Вольво". А Витек пополз назад к титановой лопате.

И Сигизмунд тут же пропал, растворился, исчез из памяти, поскольку у задней стены дома грунт оказался еще дерьмовее. Пришлось взяться за кирку. В памяти всплыл какой-то старый мексиканский фильм, в котором длинная цепь каторжников, растянувшись вдоль дороги, орудовала мотыгами. Витек опускал кирку и рядом тысячи каторжников опускали свои мотыги. Граммофон заело и он выплевывал все одну и ту же песню:

"Дороги вы, дороги, желанья сожжены,

и нет у меня ни Бога, ни черта, ни жены,

чужим остался запад, восток – не мой восток,

а за спиною запах пылающих мостов…"

Экскаватор тоже принялся барахлить. У него ныли конечности, а в пояснице, порой, зарождался сильный болевой протест. Витька, правда, это не очень волновало, поскольку он всеми силами стремился не отстать от мексиканцев. Иначе Лещинская и Тарасова уйдут с этими грязными потными каторжниками. А Гизела опять сложила губы неправильным параллелограммом и заявила, что Витек намного более потный и грязный, чем эти мексиканцы.

"Цепляет амулеты оставшимся страна,

и к черту эполеты, и стерты имена,

а мы уходим рано, запутавшись в долгах,

с улыбкой Дартаньяна, в ковбойских сапогах…"

В отместку он снова угнал белый "Мерседес", а Пауль остался с мексиканцами. Гизела вышла из "Мерседеса", легла на траву и сказала: "Давай", и Витек принялся выкапывать в ней траншею. Хрясь, кости ее тоже напоминал кости мамонта. Потом лопата уткнулась во что-то твердое, и к Витьку мигом подпорхнул заинтересованный Гимлер. Витек поднажал, и с сундука слетела крышка. "Алмазы! – прокукарекал Гимлер. – Копи царя Соломона!" Рядом сгрудились мексиканцы, и Витьку пришлось накрыть сундук вместе с Гизелой своим телом.

"И миражем в пустыне сраженный наповал,

иду как по трясине по чьим-то головам,

иду, как старый мальчик, куда глаза глядят,

я вовсе не обманщик…

я вовсе не обманщик…

я вовсе не обманщик…"

Граммофон окончательно заело. Витек бегал вокруг дома и пытался понять, куда же подевался целый день. Еще в самом начале он разбил весь периметр на четырнадцать одинаковых частей. И каждый день, во что бы то ни стало, справлялся с нормой. Но день, тем не менее, куда-то испарился. Может быть он провалялся на топчане целые сутки кряду? Проклятый Гимлер! Не разбудил! Только попадись мне в руки, оставлю без перьев! Пусть все полюбуются на голенького Гимлера.

Когда вечером появились Гизела и Пауль, он потребовал, чтобы включили свет в комнатах первого этажа. Тогда Витек сможет работать и по ночам. Но Пауль решительно заявил, что за его счет никакая работа по ночам не состоится. Шиш! Он по-прежнему не настаивает, чтобы работа непременно завершилась за две недели. Но если Витьку так уж приспичило, он может оплачивать электроэнергию из собственного кармана. Включить? Витек отрицательно замотал головой. То-то!

Тогда Витек принялся выть, и вынырнула луна, как тогда морда хозяина кабака над стойкой. И он вновь схватился за лопату…

Когда он просыпался теперь, выяснялось, что он – в траншее. Граммофон окончательно гавкнулся, но экскаватор еще функционировал. Скрипел, хрипел, сипел, гудел, клацал, но функционировал. А к мексиканцам присоединился Павка Корчагин со товарищи. Они соревновались, кто из них более грязный и оборванный. А потом рядом с Корчагиным неожиданно оказался современный коммунист. Пауль бегал и подбадривал всех, и современный коммунист начал грозить ему пальцем. А либеральный демократ отобрал у одного из мексиканцев мотыгу и попытался вонзить ее в спину Паулю. Тот увернулся, и тогда либеральный демократ вцепился ему зубами в ухо. Витьку это понравилось. Внезапно поднялись крики, что идут танки, и все мигом схватились за лопаты и мотыги, в том числе и либеральный демократ с Паулем. Мать Витька и отец-паралитик задавали темп. В траншею что-то скатилось и оказалось, что это – Олег с перерезанным горлом. Но тут Витек вспомнил, что у него есть алмазы, и что он теперь богаче, чем султан Брунея. Он заплатит, и голову Олега снова пришьют к туловищу…

Вероятно, Пауль боялся к нему приблизиться. Витек не замечал, когда тот доливает ему воду в канистру. Он просто находил ее наполненной – и все…

Наконец, он увидел крыльцо. Тогда он вгрызся в землю и превратился в тысячи маленьких витьков, и все они молотили, молотили грунт… Мексиканцы и корчагинцы сгинули, остались далеко позади. А тысячи маленьких гизел оказались доверху набиты костями. Хрясь, хрясь, хрясь… Витьки начали ощущать дискомфорт – непонятно отчего… А потом они проснулись в траншее и снова был дискомфорт. На какое-то мгновение граммофон ожил и прохрипел: "О, майн либер Августин". "Это не наш граммофон!" – принялись уверять витьки. "Ваш, ваш" – твердили гизелы.