TRANSHUMANISM INC.

— Ничего, что могло бы объяснить это жуткое происшествие, — сказал Петерсон. — Никакого понятного нашим специалистам криминала. Сложная фехтовальная программа плюс нейронный интерфейс. Я понимаю примерно, как это работает. Высокий класс. Японское качество. Я про вашу программу, конечно — био-интерфейс примитивен. Но ясно далеко не все. В теле программы есть длинные нефункциональные блоки с религиозными молитвами, именами богов, духов и древних самураев. Они никак не связаны с исполняемыми операторами и просто прокручиваются системой вхолостую. Мы не понимаем, зачем они. Вы можете это объяснить?

— Могу, — сказал Сасаки-сан. — Но вы не поверите.

— Говорите.

— Эти программные блоки призывают духов. Дух слышит свое имя и мантры — и понимает, что его зовут. Если он хочет, он приходит.

— Вы хотите сказать, что вы вызвали духов — и они пришли?

— Именно, — ответил Сасаки-сан. — Именно так.

— Но как дух может управлять телом? Им ведь управляет программа.

— Фехтовальная программа работает через гадания, — сказал Сасаки. — Или, если вам понятнее, случайные выборы. Духи, видимо, могут делать их не такими случайными. На этом основано большинство гадательных систем.

— Вы уверены, что это были духи?

— Вы слышали их диалог.

— Самое начало было записано в систему, — кивнул Петерсон. — Но откуда взялось остальное… Каждую фразу еще можно как-то объяснить. Но вместе… Как бы там ни было, вы отвечаете за своих бойцов.

— Это были не мои бойцы, — сказал Сасаки. — Это были Мусаси и Кадзиро. Я не понимаю, какое тут может требоваться доказательство. Я сам поражен увиденным. И я не думаю, что решусь взывать к их душам когда-нибудь еще.

— О да, — сказал Петерсон. — Уж об этом мы позаботимся. Вряд ли у вас появится такая возможность.

— Тут он прав, Сасаки, — сказал зеркальный секретарь. — Кстати, привет. Я Нарита.

Сасаки поклонился секретарю — и впервые поглядел на него внимательно.

Это был, судя по всему, парень из эко-крестьян, сдавший свое тело в аренду на самых кабальных условиях. Ярко-оранжевая шелковая рубашка, кремовый камзол в фиолетовых лилиях и золотых трилистниках. Зеркальные стекла. И исцарапанные руки с землей под ногтями. Якудзы редко берут секретарей из такого низкокачественного материала.

Оябун еще не освоился с новым биопротезом, так что выглядел секретарь довольно жалко — но говорил уже вкрадчиво и страшно.

— И знаешь, почему он прав, дорогой Сасаки? Скоро можно будет взывать к твоей собственной душе…

Сасаки еще раз поклонился секретарю.

— Чем я провинился перед вами, оябун? Вы-то должны понимать, что это было действие духов. Я не мог в него вмешаться.

— Почему ты поставил на «зеро», Сасаки?

— Вот именно, — сказал Петерсон. — Почему? Мы не обратили бы на это внимания — но нам открыли глаза наши японские друзья. При обычном поединке никакого «зеро» не может быть. Даже если куклы поразят друг друга, кто-то будет объявлен победителем. Так работает судейская программа. Ничья присуждается только в том случае, если они убьют себя сами, не коснувшись друг друга. Что и произошло. Мы не понимаем почему. Но вы были единственным человеком, сделавшим такую ставку за всю историю тотализатора. И ваши бойцы тут же самовыпилились, укокошив перед этим всех зрителей. Ваша ставка на «зеро» — это тоже действие духов?

Сасаки склонил голову. Сказать правду гайджину было немыслимо. Оябун еще мог понять, что он не рассчитывал на выигрыш, а хотел сжечь все свои деньги у ног великих мастеров — как герои китайской древности перерезали когда-то собственное горло, провожая на великий подвиг лучших из своего числа.

«Зеро» означало, что Кадзиро и Мусаси одинаково велики, и ставить на кого-то из них деньги, как на собачьих бегах, кощунственно. «Зеро» означало, что весь переменчивый мир есть прах, Сасаки сознает это и с усмешкой отказывается от земных богатств перед лицом вечного совершенства… «Зеро» означало целящий в сердце этой сгнившей планеты божественный истребитель, полный взрывчатки. «Зеро» означало просто ноль. И не означало ничего. Сасаки-сан мог бы написать трехстишие на эту тему. Мог бы даже выразить суть в кате с мечом. Но он не мог объяснить это словами, доступными рассудку энкора CIN. Особенно в присутствии оябуна. Такое унижение было хуже смерти.

Сасаки-сан наклонил голову.

— Прошу меня наказать, — сказал он.

— Вы надеетесь, что мы не сумеем сделать это по закону, — сказал Петерсон. — Поэтому и рисуетесь. Но мы можем вас наказать, уверяю, можем. И накажем. Мы упечем вас в тюрьму на весь остаток жизни. Можем даже усыпить уколом, как больную собаку. По приговору суда. И никаких прав на ваш второй таер после приговора у вас не останется.

— О, — сказал зеркальный секретарь с веселым изумлением. — Вот это что-то новое. А каким образом вы его накажете? Что у вас на него есть?

Агент Петерсон улыбнулся.