Иван припал к крохотному острому уху и зашептал свое «откройся», повторяя его так и эдак — жалуясь, объясняя, что он замерз, устал, и скоро умрет, как умерли все, кто приходил к пещере прежде. Он уверял, что кроме этой норы со скрытым в ней костром ему некуда податься в ночной мгле — и сам в это верил, и сезам наконец поверил тоже, заплакал от жалости и открылся, пустив его к огню.
Иван торопливо расстегнул ремень и ворвался в пещеру.
Теперь можно было не волноваться. Огонь был где-то рядом. Вот только найти его оказалось непросто. Костер, где жил бог, делался то ближе, то дальше, и Иван стал метаться по пещере в его поисках. Но бог все время откатывался, уворачивался, и Иван понял, что тот специально играет с ним в прятки. Огонь убегал. Он хотел, чтобы Иван догнал его, и Иван побежал быстрее, еще быстрее, потом совсем быстро — и, когда он уже начал задыхаться от долгого бега в никуда, огонь вдруг вспыхнул прямо перед ним, засверкал ослепительно, охватил его тело, плеснул светом — и кончился.
Иван отделился от Няши и упал в свое кресло. Минут пять они сидели молча и неподвижно, вслушиваясь в симфонию веществ и нейротрансмиттеров, ласкающих мозг. Обсуждать это было невозможно, да и не хотелось.
— Что ты бормочешь? — спросила наконец Няша.
— Он пропускает нас сквозь себя, — ответил Иван. — Пропускает и исчезает. Обманывает. Как будто прыгаешь с обрыва через костер.
— Есть такое, — сказала Няша. — Ты прямо туда заделал?
Иван кивнул.
— Ничего, — вздохнула Няша, — я на таблетке. Зику дай пожалуйста… В смысле, сумку… А ты на зику проверялся?
— Проверялся, — соврал Иван, крутя головой, чтобы прийти в себя. — Вроде нет. Ты не грузись… Все офигенно. Просто офигенно.
Няша вынула из сумочки бумажную салфетку и кое-как привела себя в порядок.
— Ничего, — согласилась она. — Только быстро слишком.
— А под туманом всегда быстро, — ответил Иван. — Даже если на самом деле долго. Просто не помнишь потом.
— Есть такое.
— Еще салфетку найдешь? — спросил Иван.
— На.
Иван вытерся.
— Когда туман отпускает, тоже классно это делать, — сказал он, застегивая штаны. — Но там по-другому. Может, успеем еще. Тебя прет?
— Угу.
— Меня тоже. Самое плато. Крутейший стафф.
Десятиминутное плато было лучшим участком туманного трипа — память возвращалась, и мир ненадолго становился прекрасным и понятным. Это было как проснуться на десять минут в раю. В это время хорошо было писать стихи или давать любимому человеку клятвы, но следовало спешить, потому что за плато начиналась беспокойная глючная полоса еще на двадцать минут.
— Мы где? — спросил Иван.
— Как где. Здесь.
Иван засмеялся.
— Я догадываюсь. Я имею в виду, мы вверх едем, или уже вниз?
— Еще вверх. Но почти на вершине. Видишь, все голубое.
— Идеально, — сказал Иван. — Они на этом колесе специально часовой цикл сделали. Если сразу закинуться, как раз на один вейп.
Говорить было легко и приятно, но слова, казалось, забирали из груди слишком много воздуха, а вместе с ним из сердца уходила радость. Но это было не страшно — ее запасы тут же возобновлялись. В сердце стекалась вся радость и любовь мира.
Иван припал к окну и вдохнул полной грудью.
— Рай…
Кабинка действительно поднялась почти в зенит — выше теперь была только одна. В кабинке ниже, судя по стукам и стонам, занимались тем же самым, чем они минуту назад — но шум стих, когда Иван высунулся в окно… Все здесь едут по одному маршруту и работают по одному графику. Может, и туман берут у того же дилера.
За окном была высота и красота.
Москва тонула в закатной славе. Купола церквей — сколько их было! Сорок сороков глядели на солнце золотыми глазами и полыхали вместе с ним, обещая всем и каждому волшебную небесную банку — как и тысячу лет назад. Даже скелеты карбоновой эры, из черных ставшие сиреневыми и розовыми, были сейчас красивы.
— Под туманом можно увидеть
— Кого — его? — спросила Няша.
Иван ткнул пальцем в потолок кабинки, где было написано ГШ-слово.
— Вот сейчас можно будет. Я чувствую.
— Ты в это веришь? — усмехнулась Няша.
Вместо ответа Иван взял ее за руку, поднял на ноги и поставил перед собой у окна.
— Смотри, — сказал он, обняв ее за плечи.
— Куда?
— На солнце. Те, кто в банках, не видят солнца. Они вместо этого видят
— Нам не повезет.
Иван повернул ее голову к закату.
— Сощурься и смотри на солнце. И облака вокруг. Вот сейчас. Видишь что-нибудь?
Няша неуверенно пожала плечами.
— Словно бы какие-то ангелы, — сказала она. — Ангелы, облака, светила…
Иван сощурился тоже.
— У него просто лиц много. Кажется, что они разные. А он на самом деле один.
— Нет, — сказала Няша, наклоняя голову. — Их много. Смотри, они как бы сражаются… Нет, не сражаются, а воспаряют. Пытаются… А другие их сбрасывают и низвергают. Как может быть, что он при этом один?