Ночь и правда была уже здесь — хотя пока что в виде слабого трехпроцентного раствора. И ночь была нежна.
Иван положил руку Няше на грудь и почувствовал, как чья-то ладонь легла на его кожу. Он сжал ее сосок — и чьи-то пальцы сдавили его собственный, тут же набухший в ответ.
Канатка работала безупречно — он теперь одновременно был Няшей, глядящей в окно на сгущающиеся сумерки, и парнем, неторопливо исследующим каждый сантиметр ее тела. Причем, что было особенно круто, он чувствовал его даже лучше, чем свое.
— Классно, — сказала Няша. — Давно у меня такого стояка не было… Реверс включим?
— Давай, — кивнул Иван. — Только задержку покороче, чтоб без дрожи.
Няша отбила сложную чечетку пальцем на стальной пуле в своем ухе, и Ивана качнуло. У него закружилась голова — пришлось опереться на стену кабинки.
Он теперь чувствовал не просто Няшу, но и то, как она ощущает его самого, и как ей это странно и прикольно, а потом замечал, как она ловит докатывающееся до нее эхо этой воспринятой им странности — того, что он знает, что она знает, что он знает, и так до бесконечности: каждое движение рук и касание губ отражалось в двух повернутых друг к другу зеркалах и превращалось в бесконечный коридор догоняющих друг друга вспышек.
— Задержка норм? — спросила Няша.
— Идеальная.
— Как калейдоскоп, да?
— Только не сжимай так, — попросил Иван. — Мне больно.
— Это не тебе больно, — сказала Няша. — Это нам.
— А распухнет у меня, — ответил Иван.
— Мещанин, — засмеялась Няша.
— Я, между прочим, тоже могу больно сделать, — сказал Иван.
— А я, может быть, провоцирую.
— На тогда… Вот. И вот. Так нравится?
— А тебе?
— Мне нет. Как будто собака за сиську кусает.
— А ты чувствуешь, как мне нравится, что тебе не нравится?
Иван подумал.
— Чувствую на периферии. А ты чувствуешь, что мне не нравится, что тебе это нравится?
— Ага, — восхищенно выдохнула Няша. — Как же круто.
— Да, — согласился Иван. — Офигительно. Так только на тумане бывает.
— Я сейчас трахну нас в одно место, — сказала Няша. — Прямо у окна. Можно?
— Можно, — ответил Иван. — А ты подготовилась?
Няша захихикала.
— Сердомол всегда готов.
— Тогда оттопырься ко мне. И не высовывайся, а то дрон подлетит…
— Я в курсе, — сказала Няша и потянула вверх платье. — Давай… Вот так. Давай сильнее, не бойся… Вот… Вот. Ты чувствуешь, как я тебя деру?
— Угу, — морщась, ответил Иван.
— Быстрее… Быстрее… Я деру тебя как сидорову козу. Я деру тебя как врага России. Как сраного Гольденштерна…
— ГШ-слово не говори только, — прошептал Иван. — Карму попортишь. Себе и мне.
— А тебе-то почему?
— Мне минус будет за то, что я с тобой общаюсь.
— Ты со мной просто в одной кабинке едешь, — ответила Няша. — Быстрее… Быстрее, пожалуйста… На тебе, сука… На тебе, Гольденштерн… На… Не тормози только, милый…
— ГШ-слово больше не говори, — сказал Иван.
— Хорошо. На тебе, баночная гнида. На тебе, кровосос. На, на… А-а-а-а-аааааааа!
— Не кричи так, — попросил Иван. — Дрон прилетит.
— Ты же меня сам пальцем там трешь, — прошептала Няша.
— Я не тебя, а себя… Тебе как?
— Мне да… А тебе?
— Мне сложно, — сказал Иван. — Ты противоречивая.
— Не бойся диалектики. Порвем очко Гольденштерну…
— Я бы тебя сейчас ударил, — засмеялся Иван, — но боюсь, тебе понравится.
— А почему ты боишься?
— Потому что мне тоже больно будет.
Няша высвободилась, повернулась к Ивану, потянула его к себе и поцеловала.
— Давай теперь по-нормальному, — сказала она, садясь в кресло и поднимая ноги. — Иди сюда… Да. Быстрее… Только не думай, что ты меня трахаешь. Это все равно я тебя трахаю, просто по-другому…
— Мы трахаем себя, — сказал Иван примирительно. — Зачем углубляться?
— Нет, — ответила Няша. — Мне важно… Ты разве не чувствуешь?
— Чувствую, — сказал Иван. — Обратный реверс, процентов двадцать.
— Тридцать пять. Мы по факту поменялись, понял? Когда мы ехали вверх, самцом был ты. А теперь самец я.
— Слушай, — сказал Иван, — ты ведь уже поглумилась. Давай без канатки закончим, а? Я у тебя как швейная машинка. Или как рысак в коляске. Устал уже. Давай по-человечески… Как парень с девушкой…
— Подожди немного… На вот… На, на, на… Еще быстрее можешь?
Иван тяжело задышал.
— Еще… еще…
Иван наконец не выдержал и вынул из ее уха стальную пилюлю.
— Няша, — сказал он. — Ты же девушка. А я парень. Я специально девушку искал без кнута. А это тот же кнут, только виртуальный. Я хочу это с тобой делать нежно и наоборот. Вот так.
— Без канатки глюки пойдут, — ответила Няша. — Обломает.
— Лучше глюки, чем так собачиться. Мне нравится на тебя просто смотреть. Ты сейчас такая красивая…
Няша правда была хороша — раскрасневшаяся, с блестящими потемневшими глазами. Ее сердомольское платье, расстегнутое на груди и задранное до пояса, волновало своей асексуальностью.
Иван склонился над подругой и сощурил глаза. Канатка, свисающая из его уха, теперь подключала его только к мировому эфиру. Толчки его тела раскачивали Няшу, и скоро ему стало казаться, что они вприпрыжку идут куда-то в полутьме.