— Папа большой, — повторил сверху детский голосок, когда он выдыхал пар, и пластиковые ноги сжали его крепче. — Папа сильный…
Иван надел огменты и оказался на городской улице.
В симуляции было еще светло. Люди шли по широкой грунтовке среди двухэтажных городских усадеб, обходя навозные кучи и лужи. Некоторые махали разноцветными флажками. Народу было не так чтобы слишком много, но хватало. Над крышей ближайшего барака левитировали стальные слова:
ТЫ ПОВЕРЬ В ИНУЮ ЖИЗНЬ
НА ДРУГОЙ МЕЖЕ
По обочинам улицы стояла сердомольская конница — улан-баторы, словно бы перенесшиеся сюда из Кремля. С пиками, в красных шлемах. Многовато сердобольской конницы для одного дня.
— Твои солдатики, — сказал Иван, кивая на них.
— Наши, — ответила Няша. — Слушай, а как мы их назовем?
Она, похоже, видела что-то другое — и подумала про детей.
— Конные обезьяны, — предложил Иван.
Няша стукнула его по спине.
— Я про деток. У нас девочка и мальчик. Мы вот фрумеры. А они кто будут?
Иван подумал немного. Под туманом это было непросто.
— Кажется, сейчас первую букву меняют, — сказал он. — Наверно, грумеры.
— Давай им имена дадим.
Дети выглядели стопроцентно живыми — у мальчика на плечах Няши даже текла из носа зеленая сопля.
— Давай Иван и Няша.
— Лучше Няш и Иванка, — ответила Няша. — Они же грумеры.
— Не возражаю. Она меня задушит сейчас, твоя Иванка.
— Она такая же твоя, как моя, — фыркнула Няша.
Иван остановился, чтобы перебороть головокружение.
— Нафига вообще надо было их из дома брать? — спросил он.
— Одних надо было оставить? Любишь кататься, люби и саночки возить.
— Так я их и вожу все время, — ответил Иван и хихикнул. — Даже когда тебе кажется, что я катаюсь.
— А вот за это можно и по морде получить.
— Ну попробуй.
— Ну на.
Няша ударила — но не по морде, как обещала, а по бедру, острым кулачком и очень сильно.
— Уй, — сказал Иван. — Мне больно.
— Мне тоже больно такое слышать, — ответила Няша. — Еще хочешь?
Ребенок наверху заплакал и сжал ноги на шее с такой силой, что Иван взвыл.
— Ой, ну что же вы все против меня!
— Не обижай маму, — сказал тонкий голосок.
— Это твоя мама меня обижает! — заорал Иван. — И ты тоже, Иванка! Ты задушишь сейчас своими ножищами!
— Папа плохой! — заорала Иванка, двигая ляжками как ножницами. — Плохой!
— Я плохой, да, — повторил Иван. — А вы все хорошие.
— Успокойся, — сказала Няша. — На нас люди смотрят. Ты сюда протестовать пришел, так протестуй.
Иван поглядел на ее платье, наморщился, словно силясь что-то вспомнить, но не сумел — махнул рукой, повернулся к ближайшему улан-батору и заорал, обращаясь не к нему, а к его более понятной лошади:
— Псотрап! С тартаренами воевать надо, а не со своим народом!
Улан даже не посмотрел в его сторону. Зато лошадь дернула головой и навела на Ивана матовый глаз. Иван вспомнил курс боевой имплантологии и притих — такие лошади могли пробить грудную клетку прямым ударом копыта и шли в атаку, когда струсивший всадник пытался повернуть назад.
Няша между тем тоже начала протестовать:
— Гольденштерн англо-sucks! Гольденштерн sucks Афон!
Все это были древние как мир методы обмана кукухи, и они уже лет десять не канали — минусы в карму за такое шли, и даже более жирные, чем за ГШ-слово просто. Но Няше было мало.
— Гольденштерн антихрист!
Иван дернул ее за рукав.
— Прекрати немедленно, — зашипел он, — ты же знаешь, что я… Ты меня сейчас в такой минус уведешь, что я год буду вылезать!
— А ты ударь, — предложила Няша. — Ударь попробуй. Ударь прямо при детях…
— Ты напрашиваешься?
— Попробуй, — сказала Няша. — Попробуй и увидишь, что будет…
— Папа плохой, — заныла сверху дочка. — Папа злой. Папа маму не любит… А я папу не люблю.
— Ну и перелезай тогда к своей маме, — огрызнулся Иван, — на вот… Пусть она тебя на руках несет.
— И понесу, — ответила Няша. — Иди сюда, милая…
Слезая с папиных плеч, Иванка задела его огменты, и очки свалились с лица Ивана, повиснув на одном ухе.
— Ах! — сказал Иван. — А…
Вокруг был полутемный пустырь, освещенный только периферийными огнями. Огни меняли цвет — с синего на красный и назад. Рядом шла сердомолка с двумя шевелящимися куклами в руках — они карабкались по ее плечам к голове, а сила тяжести с той же скоростью стаскивала их вниз.
Издалека доносились стрельба и разрывы пиропакетов — похоже, в зоне «А» начинался серьезный замес. На краю поля кричала хриплая ночная птица.
Иван огляделся. Сзади, неестественно покачиваясь, приближалась другая парочка — те самые преторианец с барышней, что убегали в кусты. Преторианец нес в руках палку — наверно, какой-то видный в симуляции транспарант. У девушки на плечах сидел потертый пластмассовый ребенок с букетом гвоздик.
— Мочи кромешников! — кричала девушка. — Бей мозгососов! Отпустите нас в Эдем!
Преторианец нервно морщился, но не говорил ничего. У них все наоборот, подумал Иван. Прогрессивная подруга и слуга режима. Хотя на самом деле с преторианцами непонятно, у какого режима они слуги. И лучше в это не лезть, особенно Свидетелю Прекрасного…