Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

Мисима считал (и не без основания), что Япония тоже утратила свою идентичность, но не потому что была разбомблена или поставлена на колени, или утратила самурайский свой пыл, а потому что Япония совершила, на мой взгляд, самое страшное преступление Второй мировой войны, более страшное, чем Освенцим. Я говорю об «Отряде 731». Те, кто видел фильм «Человек за солнцем»… Я никому не могу его порекомендовать. Он сделан на абсолютно документальных материалах. Я даже сам заинтересовался, насколько там вымысел, а насколько правда. Ужас, но правда всё. И они ещё многое смягчили.

Я никому не посоветую смотреть эту картину, я говорил уже об этом. Страшнее, чем это, наверное, не было ничего. Это очень хорошо показывает процесс расчеловечивания, когда они пытают пленных якобы в медицинских целях, но для того, чтобы эти медицинские цели как-то погасить, как-то заставить их не думать об этом, им внушают, что это не пленные, не люди, а брёвна — маруто.

Помните, там (не помните, конечно) есть эпизод такой, когда им показывают пленных, совсем молодым курсантикам, и спрашивают: «Это кто перед вами?» Они говорят: «Китаец». Его бьют. Они говорят: «Плохой китаец». Его тоже бьют. «Это не человек. Это маруто, бревно. С ним можно делать всё». Они и делают всё.

Лучше об этом вообще не помнить. Я думаю, что страна, которая через такое прошла, страна, которая такое совершила… И даже никого не повесили из них, они все выжили благополучно. Никто не выжил из подопытных, и все выжили среди тех, кто это делал — это самое страшное. Во-первых, это самый страшный фильм, который я когда-либо видел, никому не посоветую смотреть его. А во-вторых, это самое страшное, что было в мировой войне. После этого нация, конечно, не может быть прежней. Если она такое о себе узнала, то в ней возникает непоправимый надлом. Кстати говоря, Мураками — одно из следствий этого надлома, такая вестернизация Японии. Конечно, традиционная японская культура закончилась на этом.

Но мне кажется, что она закончилась на Акутагаве, который предчувствовал это, как Кафка. Знаете, Акутагава — это такой японский Кафка, очень точная его копия: те же притчи, такие немного фольклорные, та же ранняя смерть, только в его случае самоубийство, а в кафкианском, я думаю, почти самоубийство. Они очень похожи типологически. И тоже им было бы не о чем говорить, потому что они слишком похожи. Акутагава предчувствовал конец этой культуры. Прочтите «Муки ада», «Носовой платок» или «Нос» — и вам всё станет понятно.

«Ждём лекцию по Довлатову». Не знаю, не знаю…

«Какую вашу книгу читать после «Квартала»?» Да, тут пришло письмо, что уже начал действовать «Квартал». Спасибо вам, Саша. Ещё месяц не прошёл, как она проходит «Квартал», а уже ей предложили денежную работу. То ли ещё будет! Саша, подождите, вас ждут великие дела. Какую мою книгу читать после «Квартала»? Наверное, «ЖД». Может быть, «Эвакуатор». Не знаю. Какую захотите. Я бы предложил, наверное, «Остромова».

«Почему, на ваш взгляд, революционные эксперименты 20-х годов по изменению человека провалились? Можно ли сказать, что революционный путь себя не оправдал и модернистский проект по трансформации человека теперь возможен только через образование?» Очень хороший вопрос, спасибо, Женя. Да, я думаю, что через образование, через концепцию коллективного воспитания Стругацких, через концепцию воспитания непонятным, как у Стругацких. Теория воспитания ведь довольно ясно у них прописана.

«Должны ли людены стать новыми народниками?» Боже упаси! Вот об этом будем говорить, когда заговорим об Аксёнове. Никакого народничества! Никакого хождения в народ! Только дальше и дальше, только быть островами.

«Должна ли пальма помогать пухлой травке?» Как она может ей помочь? Она, наоборот, ей мешает — она теплицу пробивает. Нет, что вы? Никаких контактов! Враждебности тоже не должно быть, но боже упаси, если пальма начнёт гнуться до уровня травки или смешиваться с ней. Травка тоже хорошая, но зачем же нам всем быть одинаковыми? Надо как-то уметь сохранять свою самость.

«Больше всего боюсь прихода фашизма к власти и всеобщей ненависти друг к другу». Да не бойтесь, не бойтесь. «Вышел оверкам».

«Есть ли в русской культуре фигуры, которых фашисты могли бы поднять на щит, как Ницше, Вагнер в Германии?» Ну, они уже подняли. Вот вам пожалуйста — Унгерн. Вот вам пожалуйста — Устрялов и другие сменовеховцы и евразийцы. Вот вам пожалуйста — Лев Гумилёв, который при жизни-то страдал, а после смерти вообще уже поднят. Кузнецов, Кожинов тоже ни в чём не виноваты. Очень много таких фигур. Сейчас Бродского подняли.

«Вы сказали, что вы «вообще за показуху», но «пошлость — это попытки пыжиться». Не могли бы вы конкретизировать разницу между пошлостью и эстетизмом?»