Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звёзды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потёмках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.
Ну это невозможное что-то! Заболоцкий говорил, что это стихотворение надо повесить на стену и каждое утро снимать перед ним шляпу. И Юдина говорила, что бессмертие на земле и на небе купил себе Пастернак этим стихотворением. Написано оно за 40 минут на дне рождения у Ливановых. Гости вышли курить, а он сел и написал. Ну это фантастика какая-то! Действительно Господь был в этот момент с ним.
Все хотят про Фалладу — давайте про Фалладу.
Я сразу вам должен сказать, что я не люблю этого писателя, но я считаю некоторые его произведения великими — и в частности, конечно, роман «Каждый умирает в одиночку», лучшее его произведение. «Волк среди волков» пользуется большой славой. Понимаете, какая штука? Я могу примерно понять, откуда вот эта любовь к Фалладе. Пастернаковский этот амфибрахий! Отку́да вот э́та любо́вь к Фалладе́. Я могу понять откуда. Две причины.
Фаллада — не скажу, что это такой Ремарк для бедных, а это скорее Ремарк для действительно бедных, Ремарк для нищих. Потому что у Ремарка есть и красота, и праздник, и радость, а Фаллада — это какая-то очень страшная картина мира, совершенно лишённого благодати: голод, пошлость, грязь, страшные люди, постоянная тюрьма приходит как символ, постоянная нищета всех догоняет, абсолютно безвыходная жизнь. Когда он описывает нацистскую Германию, там это всё достигает апофеоза. Но надо правду сказать, что уже и в Германии романа «Маленький человек, что же дальше?», в Германии преднацистской (ещё вполне себе действуют профсоюзы, ещё вполне себе коммунисты действуют), всё равно уже абсолютная безвыходность, давящая и гнетущая нищета. Это первая причина, по которой он как бы воспринимается всеми как летописец их личного состояния. Ну и сейчас в России — такой кризисной — в постоянном ожидании и предвкушении нищеты отрадно почитать про нищету чужую, уже настоящую. Это первое.
Второе. Понимаете, Фаллада, как и Горький… Он очень похож на Горького. Тоже у него были такие же попытки самоубийства, тоже он так же мрачно смотрит на мир. Но у него, конечно, круче, чем у Горького, всё было. Потому что Пешков вообще по сравнению с ним человек довольно здоровый, а у этого — и несколько суицидных попыток, замаскированных под дуэль, и в жену стрелял, чуть не убил, и писал страшно много, нервически много, и вообще невротик законченный, графоман (но при этом, конечно, не лишённый иногда моментов какой-то пронзительной силы). Он такой как бы мост между всё-таки модернизмом и литературой традиционного реализма. Ведь читать Пруста или Джойса — это не для всех. А Фаллада активно использует модернистские приёмы, приёмы кинематографического монтажа. «Волк среди волков» весь так написан: вот этими короткими сценарными сценами, вкраплениями, камера всё время переезжает из одной среды в другую, повествование дробится. Конечно, он не того класса писатель, чтобы написать «Берлин-Александерплац» (вот это действительно модернистский роман) или «Люди, звери и боги», но он может написать роман, где модернизм транспонирован, сведён в реалистическую плотную бытовую среду. Конечно, в большинстве своём он, даже используя довольно сложные дёблиновские приёмы и вообще приёмы кинематографа, приёмы экспрессионизма, остаётся в душе классическим критическим реалистом, потому что типажи героев плоские.
«Маленький человек, что же дальше?» — это история совершенно диккенсовской семьи. Её зовут Овечка, а он такой клерк. Овечка — это кличка. Она сама такая золушка, ей вся семья говорит, что она глупая и некрасивая, хотя она высокая и голубоглазая блондинка, совершенно затурканная этим папашей, вечно всех подковыривающим, этой мамашей, которая на всех орёт, братаном, который всё время рассуждает о том, как пролетариев все обманывают. Кстати, я думаю, не было ли, может быть, здесь некоторого влияния Фаллады на Набокова времён «Камеры обскуры». Но «Камера обскура» всё-таки написана раньше, чем «Маленький человек, что же дальше?». Просто, видимо, это такие типажи, которые были уже в германской литературе, и Фаллада здесь ничего нового не открыл. К сожалению, я недостаточно знаю этот немецкий литературный контекст, я же только по-русски это всё читал.