Мне кажется, что такое разделение — как было уже разделение театров (скажем, МХАТа), как было разделение Союза писателей — это вещь назревшая, неизбежная. Ну а потом останется что-то одно. Останется то, что окажется более жизнеспособным. Не мы навязали это разделение. Но если вы хотите вот так вот разделяться, пускай Господь отделит агнцев от козлищ. А потом пусть моральная победа останется за теми, кто прав. Я вполне могу себе представить, что она будет за козлищами, потому что козлищи — может быть, носители наиболее адекватной местной идеи. Ради бога, я не настаиваю. Просто это действительно тот случай, когда надо разделиться. Если несовместимы совесть и работа в элитном клубе, надо выбирать совесть, а там элитный клуб уж как-нибудь подтянется.
Много интересных вопросов, не на всё я успеваю ответить, конечно.
«Глупость в писателях и поэтах — не наигранная, а именно Глупость с большой буквы — не указывает ли она на то, что образование — это тяжёлая и ненужная ноша, которая глупого человека вводит в заблуждение?»
Ну, слушайте, ещё Блок в записи Горького, в книге «Заметки из дневника. Воспоминания», Блок говорит Горькому: «Мозг — это уродливый разросшийся орган вроде зоба». Ну, действительно мозг слишком часто координирует поведение человека там, где оно должно бы координироваться… Я имею в виду сейчас ум. Ум слишком часто координирует [поведение] человека там, где оно должно бы координироваться интуицией, совестью (помните, как говорил Талейран: «Бойтесь первого побуждения — оно обычно доброе»), добрым побуждением. Ум действительно… Вот мы говорили применительно к Заболоцкому: ум не понимает мира, мир враждебен уму — они несовместимы. Тут надо что-то делать. Поэтому глупость (глупость в обычном, житейском смысле) очень часто бывает формой святости. Я всегда вспоминаю фразу Искандера… Кстати говоря, одной из любимых книг Искандера неожиданным образом была повесть Флобера «Простая душа». И он как-то, нахваливая мне эту книгу, рекомендуя её, сказал: «Люди великой нравственности — обычно люди повреждённого ума, потому что ум ищет самооправданий, а нравственность действует без самооправданий». Вот это очень точно: ум всегда себя оправдывает.
Так вот, я этим не хочу сказать, что дурак всегда свят. Я хочу сказать, что есть такая форма наивности, которую легко перепутать с глупостью, но на самом деле это форма вот такой святости, юродства. И не следует, конечно, думать, что глупость всегда хороша. Я всегда цитирую Новеллу Матвееву, мастера точной формулы. Она замечательно сказала: «Дурак не может быть добр. Дурак может быть в лучшем случае безвреден». Это действительно верно. Но есть особая форма святости, которая предполагает не то чтобы отсутствие ума, а ненужность ума, или скажем прямо — ограниченность ума. Ум знает своё место. Да, в этом смысле глупость является часто спутницей величия.
«Не пришла ла пора нового сборника «Вехи»? Как-то наши либерально настроенные интеллигенты начали забывать, о чём предупреждали веховцы… Сергей Анатольевич».
Сергей Анатольевич, веховцы ни о чём не предупреждали. Веховцы трусливо, конформистски переняли настроения эпохи и поступили по формуле Саши Чёрного:
Вы спрашиваете: «Не настало ли время капитуляции?» Нет, не настало, дорогой Сергей Анатольевич. «Вехи» — книга предательская. И в этом смысле их осудил не только Ленин, но и Мережковский. Когда сходятся столь разные умы, то это повод задуматься. Вы перечитайте статью Изгоева, перечитайте Гершензона, перечитайте Струве. Я думаю, что более безнравственных поступков, чем эти статьи, в русской публицистике начала века просто не было. Это тексты, о которых Мережковский замечательно сказал: «Русскую интеллигенцию хлещут в хвост и в гриву, потому что ничего другого нет», — потому что она единственная ответчица за всё. Это и называется, как говорил Пушкин, «кусать грудь кормилицы нашей». Так что не нужно сейчас этого делать.
«Кто в западной литературе наиболее близок по стилю и литературным приёмам Виктору Пелевину?»