Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Июль - Декабрь

В «И поджёг этот дом» есть одна версия, довольно понятная, при которой Мейсона убил Касс Кинсолвинг за изнасилование любимой девушки, итальянки. А потом появляется во второй части (там чего спойлерить, все читали) этот идиот — страшный образ судьбы, скорее восходящий, наверное, к Леониду Андрееву, — который всё это и накуролесил. Ну, я не буду рассказывать до конца, как это произошло. То есть Стайрон гораздо дальше от моральных императивов Достоевского. Для него как раз «мне отмщение, и аз воздам»; человек ни о чём не может судить, потому что он ничего не знает.

Кстати говоря, я довольно давно носился с этой идеей, что во втором томе «Братьев Карамазовых», ненаписанных, могла бы подвергнуться некоторой ревизии версия о виновности Смердякова, потому что мы же не знаем, кто убил, там завеса опустилась. Мог убить Григорий, слуга — и это совсем было бы остроумно. Мог убить Смердяков. А мог убить Дмитрий Фёдорович, ничего не поделаешь. Там есть возможность разных трактовок. И поэтому может быть, что и Достоевский открыл бы этот стайроновский приём. Мы массу работ знаем о «Тайне Эдвина Друда», но, к сожалению, всего три (одна из них — блестящая статья Елены Иваницкой) — о версиях дальнейшего развития «Братьев Карамазовых», потому что роман оборван на самом интересном месте. И что бы там было дальше — это Господь ведает.

«Насколько важна экспозиция в литературном произведении? Интересно ли читать произведение с большой экспозицией до начала действия? Есть ли литературные повествования в виде одной сплошной экспозиции?»

Ради бога, пожалуйста. Вот Стерн, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», где в конце написанной части (а это несколько томов) ему четыре года, излагается масса попутных обстоятельств. Ну, это стерновская принципиальная такая установка на аморфность, бесформенность, болтовню, или вернее — на размывание формы, на органику. Как бы неорганическая химия — литература с её жёсткими структурами — сменилась вот такой органикой, глиной, пластилином. Я не думаю, что это интересно читать, но это безумно приятно читать.

Есть тексты, которые состоят практически из одной экспозиции. И даже иногда это приём — бесконечно долгая экспозиция, а потом стремительный взрыв, стремительное развитие событий. Так было построено, например, большинство пьес Георгия Полонского, автора «Доживём до понедельника». В этом смысле, наверное, самая удачная его пьеса — это «Репетитор», блистательное произведение. И последняя вещь, не поставленная пока никем, «Короткие гастроли в Берген-Бельзен», где действие довольно долго развивается по накатанному пути, а потом взрывается — и мы узнаём совершенно неожиданную вещь. Мы узнаем, что главная там героиня, которая отчаянно боролась за правду, которая носитель таких идеалов, она душевнобольная, узнаём мы в финале. И это довольно тяжёлый вывод. И то, что там происходит в финале, гибель эта… Ну извините, что пересказываю, но эту пьесу мало кто знает. Очень мощная пьеса на самом деле. Вот это такой приём, когда три четверти действия — это шаблон, а в последней четверти этот шаблон взрывается.

«Что Вы выделяете у Александра Островского?»

Я больше всего люблю «Бесприданницу», и именно потому, что, во-первых, меня восхищает Кнуров — по-моему, это самый сочный персонаж Островского. Если бы когда-нибудь поставили, с каким бы наслаждением я его играл. Бывали же такие спектакли писательскими силами. А во-вторых, мне нравится пресловутая амбивалентность. Мне нравится, что её можно сократить и так, и сяк, и растак, можно сделать Карандышева героем, можно абсолютно мерзким типом — большой диапазон. Что мне ещё у него нравится? Ну, пожалуйста, мне нравится всё-таки «Не всё коту масленица», она очень смешная.

Вот тут ещё меня спрашивают, что я думаю про «Талантов и поклонников». Понимаете, это очень актёрская пьеса — приятно произносить текст, прекрасные репризы, но она какая-то всё-таки очень патетическая. «Я хотел бы выпить за матерей, которые бросают детей своих!» Ну, что хотите? Это очень театрально, но это пьеса для провинциальных бенефисов. Простите меня ещё раз. Я у Островского люблю… Ну, «Мудреца» я люблю, конечно, там очень смешные диалоги. И когда его играл Басилашвили… Помните? «Крепче было, крепче было». Это прелестно совершенно, да. Мне очень нравится, конечно… Мой любимый драматург — Леонид Андреев. Ничего не поделаешь.

«Расскажите о своём опыте общения с китайской литературой. Как вы её оцениваете в целом? Что выделяете, а что совсем не идёт?»