Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Июль - Декабрь

«Привет, Дмитрий Львович! — привет, Лёша! — Посмотрел в Сети фильм вашего давнего приятеля Владимира Аленикова «Война принцессы». Как вы думаете, насколько эффективны фильмы о подростковой жестокости? Почему в финале картины тяжелораненый умирающий подросток воскресает на наших глазах? Что это означает?»

Это означает, что Алеников вообще принципиальный противник трагических финалов — ещё с ранней своей картины «Сад», ещё с прозы своей ранней. У него, кстати (у Аленикова), несколько очень забавных готических рассказов и довольно интересные триллеры, но портит всё доброта. Он, конечно, не готический писатель. У него какие бы ужасы в районе новостроек ни происходили, какие бы людоеды там ни бегали (а у него в одном рассказе герой даже сам съедает себя, почти как у Стивена Кинга), но всё равно чувствуется добрая и весёлая душа.

Но «Война принцессы» — довольно занятная картина. Она долго делалась. И она, в общем, стоила того. Понимаете, что мне в ней нравится? Что у Аленикова всё-таки, несмотря на довольно сладкий финал, у него нет ощущения от подростков как от всегда правых и трогательных, он показывает этот возраст со всеми его сумрачными соблазнами. В этом смысле он молодец. Он биолог же по образованию, насколько я знаю, происходит из биологической семьи, довольно такой известной, разветвлённой, поэтому у него насчёт поведения человека, как и у большинства этологов (а он этологию изучал профессионально), у него нет иллюзий. Вот за это я его люблю особенно.

«Как шекспироведы объясняют доставленную студентами с материка в Эльсинор новость от Розенкранца: «Ничего, принц, кроме того, что в мире завелась совесть»?»

А я не понимаю, что в этой реплике особенно такого, так сказать, что могло бы озадачить. Розенкранц пытается попасть в тон Гамлету, в тон его довольно желчному остроумию. Он, если угодно, подделывается под него, подлизывается к нему. А Гамлет, как всякая христологическая фигура, всегда играет на повышение, и он отвечает: «Да, только не здесь, в Дании, потому что Дания — тюрьма, и преотличная». Он как раз не поддерживает этого разговора, потому что Розенкранц неискренен совершенно в своей мизантропии. А мизантропия Гамлета имеет глубокие метафизические корни.

«Уэллс в «Машине времени» резко делит людей будущего на два вида. Всё ли к этому идёт? Почему морло́ки, — или мо́рлоки, — не могут обойтись без элоев?»

Ну а как же они собственно без них обойдутся? Как раз одни руководят и, условно говоря, формируют власть, являются духовной элитой; другие, пролетарии, как раз морлоки — они работают. И куда же морлоку без элоя? Это вообще, так сказать, тело без души, как это ни ужасно. Я не думаю просто, что всё к этому идёт — в том смысле, что разделение пойдёт по другому признаку. Вот самое страшное, что мы не знаем критерия. Уэллс делит людей на элоев и морлоков по принципу — отношение к физическому труду. Одни становятся могучими и совершенно безжизненными (ну, в смысле — бездуховными, безмысленными, безмозглыми), а другие — утончёнными и ни к чему абсолютно нежизнеспособными.

Пожалуй, кое-что в тогдашней Англии действительно располагало к такому делению и такому подходу, потому что когда, с одной стороны, у тебя Уайльд, а с другой — Честертон, вот такое деление на апологета простых ценностей и защитника и поклонника абсолютной утончённости, то тогда, конечно, Уэллсу, их современнику, казалось, что вот по этой линии всё пойдёт. И не только ему, а Фрицу Лангу, когда он снимал «Метрополис», тоже такие являлись видения. Но ирония Господа в том, что отношение к физическому труду не является определяющим критерием. Тут вопрос весь в способностях, в появлении новых способностей, которые сделают некоторое количество людей элитой.

И ещё вот в чём, так сказать, важный парадокс — вопрос в распространённости вот этого нового типа. То, что человек будет эволюционировать, делясь, и делясь на две категории — по-моему, довольно очевидно. Вопрос в соотношении этих двух категорий. Вот меня недавно студенты на одной встрече совершенно истерзали вопросами: «А нужен ведь, наверное, навык противостояния. Вот что делать этим людям, если они интеллектуальные, продвинутые, но у них нет навыка противостояния?»

Я был здесь в Доме книги, когда я представлял как раз «Карманного оракула». История ведь вот в чём. Борьбы, противостояния этих двух веток не будет. Элои не пойдут на морлоков, людены не пойдут на людей; они исчезнут с экранов друг друга. Вот в чём заключается главный парадокс. Есть такая форма адаптивности у растений — цветение в разные сроки, чтобы пыльца не менялась как бы, не мешалась. И точно так же есть так называемая ярусность, когда на одном ярусе цветёт в одно время, на другом — в другое, и так далее. Вот ярусные, разноярусные растения — они друг другу не мешают. И больше того — они не сожительствуют, не вступают в симбиоз, они не пересекаются.