Translit

Она смущенно сказала Тильде: «Вы уж последите там за ним». В ответ на это Тильда, которая время от времени наведывалась в Россию и была хорошо знакома с мамой (а стало быть, точно знала, что мама не способна вложить в слово «последить» тот смысл, который один, к сожалению, и был известен Тильде, и мог при других обстоятельствах испугать ее до смерти), сказала да-да-конечно. Причем совершенно не подумав о том, что неплохо было бы все-таки спросить самого прибывающего, является ли посещение Тильды целью его прибытия… странно, кстати: подобных промахов Тильда не делала никогда, ибо свобода самостоятельного выбора – понятие святое, кто бы спорил!

А тут – на тебе…

Заглянув в словарь уже после разговора с мамой, Тильда – не без трепета все-таки – прочитала, что «последить» по-русски действительно, слава Богу, не означаетспрятавшись-в-кустах-понаблюдать-за-чьим-либо-поведением, а означает всего-навсего «позаботиться»(!), и сразу же принялась готовиться к описываемому глаголом действию, причем готовиться усиленно, то есть не одна, а вместе с мужем, тоже весьма обрадованным предстоящей встречей: для Гюнтера это был ничуть не менее дорогой гость, и они с гостем совершенно определенно симпатизировали друг другу.

Наконец позвонил и сам гость, сразу после приветствия одним махом попытавшись снять с Тильды все приятные заботы, но Тильда была непреклонна: «Я обещала маме». Иными словами, встреча оказывалась неминуемой – к радости если и не гостя, то, во всяком случае, Тильды и Гюнтера. Осталось только уточнить по телефону время прибытия поезда: все расписания на время бесчинств вулканического облака, понятно, были отменены.

Тильда встретила его на маленьком вокзальчик Рёдекро – как в те далекие дни, когда он, уже работая в Копенгагене, все еще часто наведывался в Ютландию.

– Здравствуйте, кожа да кости! – подготовленно блеснула она устойчивым при любых, как ей показалось, обстоятельствах русским оборотом, и они перешли на общий для них немецкий.

– Ты налегке, – Тильда удивлялась отсутствию багажа. – Из Копенгагена, помню, и то обычно был с поклажей…

– Разве?

– Что значит – «разве»? Каждый раз с чемоданом, а то и с двумя! Кстати, мама сказала, что ты и сейчас с чемоданом, причем тяжелым…

– Ну, если мама сказала… – он не дал Тильде договорить, – …если сама мама сказала, тогда делать нечего, будем поддерживать для мамы эту версию: я с тяжелым чемоданом!

– А… а зачем маме такая версия? – с большим трудом вмешиваясь не в свое дело, спросила Тильда.

Он пожал плечами:

– Наверное, так ей спокойней. Но сама- подумай: ехать на перекладных с тяжелым чемоданом… нет уж, увольте: я не самоубийца.

«Маме опять наврал, – подумала Тильда. – И опять, небось, думает, что – во спасение».

А вслух сказала:

– Ладно, будем поддерживать версию. У меня просто мелькнула мысль, что чемодан украли.

– Да кому он нужен, Тильда! Он и мне самому не нужен. Мне всего и требуется, что расческа да зубная щетка. Omnia mea…

– Ой, маме- позвонить бы – что мы встретились и все такое, – на полпредложении перебила его Тильда, молча удивляясь тому, как много своих же собственных правил коммуникации она за такую короткую встречу уже успела нарушить.

Он, не сопротивляясь, позвонил – это и сказав: «Мама, мы с Тильдой встретились и все такое». Ну и еще что-то сказав, Тильда не вслушивалась: ее это не касалось.

Их все-таки ужасно много чего роднило. Она, например, не могла нарадоваться тому, что вот и сегодня они встретились так, как встречаются совсем близкие люди: не вываливая друг на друга последние новости, но просто – едучи и болтая… шуточками перекидываясь.

– Я ничего не узнаю, Тильда… словно не был здесь раньше.

– Ты и не был здесь раньше, – поддела его Тильда. – Ты никогда не бываешь там, где находишься.

Как будто она не знала его! Как будто ей не было известно, что в окружающей их всех действительности он регистрирует только слова… но все слова давно уже изменились – только название станции и осталось прежним. Другие вывески, другие афиши, другая реклама – при том, что он ведь только по словам и ориентируется. А тут, вон, даже вместо цирка Бальдони, обычно гастролирующего в Ютландии весной, – теперь цирк Ринальди. Хотя, небось, тот самый и есть…

– Ну не до такой же степени… – ответил он с опозданием. – Иногда я довольно наблюдательный! Есть и у меня свои хорошие мгновения…

– Вот эта вот последняя фраза… – она не немецкая, она чистая калька с датского. Кстати, в немецком ты стал озвончать начальные «с», ты знаешь об этом?

– У меня датский акцент в немецком? – чуть ли не с ужасом спросил он. – Это ты хочешь сказать?

Ужас ей пришлось игнорировать и – кротко кивнуть:

– Угу.

– Плохо-то как…

– Я уж не говорю о том, что у тебя иногда причастия не на месте… не на немецком, то есть, месте. Впрочем, в немецком датский акцент не беда: он не такой чтобы совсем агрессивный. А что датский всюду лезет – так чего ж тут ужасаться: ты ведь в последнее время никаким другим и не пользуешься в повседневности, один датский в организме – или… как?