Трансмиграция Тимоти Арчера

– Нет, не противозаконно. Фонд потому и называется Епископским дискреционным. Он может делать с ним что хочет. Я собираюсь устроиться к нему на работу в качестве… Мы еще не решили, но что-то вроде главного секретаря, как антрепренер, организовывать его выступления и поездки. Его рабочие дела. Я могу продолжать оставаться в организации… в ФЭД, я имею в виду. – Она какое-то время молчала, потом продолжила: – Проблемой может стать Билл. Я не могу ему рассказать, потому что он снова рехнулся. Мне не следует говорить это. Тяжелый фуговый аутизм с неполноценным мышлением, осложненный бредом отношения, плюс перемежающиеся кататонический ступор и эмоциональное возбуждение. Сейчас он в Павильоне Гувера в Стэнфорде. В основном для диагностики. В этом отношении на Западном побережье они лучшие. Диагноз вроде ставят четыре психиатра – трое из самой больницы и один со стороны.

– Мне так жаль, – только и могла я сказать.

– Это все из-за армии. Он боялся, что его призовут. Они обвинили его в симуляции. Что ж, ведь все это и есть жизнь. Ему все равно пришлось бросить школу. То есть я хочу сказать, ему и так пришлось бы это сделать. Его приступы всегда начинаются одинаково: он начинает плакать и перестает выносить мусор. Плач меня не особо беспокоит. Чертов мусор, это да. Он накапливается повсюду, мусор и отходы. И он не моется. Не выходит из квартиры. Не оплачивает счета за коммунальные услуги, так что ему отключают газ и электричество. И еще он начинает писать письма в Белый дом. Это единственная тема, которую Тим и я не обсуждали. Я и вправду обсуждаю это с очень немногими. Так что я полагаю, что смогу сохранить наш роман – мой роман с Тимом – в тайне, ведь у меня есть опыт хранения секретов. Ах нет, извини, это начинается с ним не с плача, это начинается с того, что он не может садиться за руль. Фобия вождения: он боится, что свернет с дороги. Сначала это накатывает на магистрали Ист-Шор, затем распространяется на все другие улицы, а потом он доводит себя до того, что боится дойти до магазина – в итоге не может купить еды. Но это уже не имеет значения, потому что к тому времени он и так ничего не ест. – Она горестно замолчала. – У Баха есть кантата об этом, – наконец сказала она, пытаясь улыбнуться. – Строчка в «Кофейной кантате». О неприятностях с детьми. Они – сотня тысяч бед, что-то в таком духе. Раньше Билл играл эту чертову вещицу. Очень мало кто знает, что Бах написал кантату о кофе, но он знал.

Какое-то время мы шли молча.

– Звучит, как будто… – начала я.

– Это шизофрения. Они испытывают на нем каждый появляющийся новый фенотиазин. Болезнь находит периодами, но они возникают все чаще. Он болеет дольше, и болеет тяжелее. Мне не следовало говорить тебе об этом. Это не твоя проблема.

– Да я не против.

– Похоже, – продолжила Кирстен. – Тим сможет сотворить глубокое духовное исцеление. Ведь Иисус лечил психически больных людей?

– Он вселил бесов в стадо свиней, – ответила я, – и все они бросились в пропасть.

– Довольно расточительно, – заметила Кирстен.

– Вероятно, их как-нибудь да съели.

– Если это были евреи, то вряд ли. В любом случае, кто захочет есть свиную отбивную, в которой заключен бес? Не надо было шутить так, но… Я поговорю с Тимом об этом. Но не сейчас. Думаю, у Билла это от меня. Я сама психованная, Бог свидетель. Я психованная и его сделала психованным. Я не перестаю наблюдать за Джеффом и отмечать разницу между ними. Они примерно одного возраста, и Джефф так хорошо воспринимает реальность.

– Пари на это не заключай, – отозвалась я.

– Когда Билл выйдет из больницы, я хотела бы познакомить его с Тимом. И я хотела бы познакомить его с твоим мужем, правда. Ведь они раньше не встречались?

– Нет. Но если ты считаешь, что Джефф может служить образцом для подражания, то я действительно не…

– У Билла очень мало друзей. Он необщительный. Я говорила о тебе и твоем муже. Вы оба его возраста.

Подумав об этом, я осознала всю ту бездну времени, что безумный сын Кирстен будет отравлять нашу жизнь. Эта мысль удивила меня. Она была совершенно лишена милосердия, поскольку в ее основе лежал страх. Я знала своего мужа, и я знала себя. Никто из нас не был готов браться за любительскую психотерапию. Однако Кирстен была прирожденным организатором. Она объединяла людей для хороших дел, хотя необязательно им на пользу.

В тот момент я испытывала чувство, что меня используют. В «Неудаче» я, по существу, была свидетельницей того, как епископ Арчер и Кирстен Лундборг используют друг друга в замысловатой сделке, но, несомненно, в сделке, которая приносила пользу им обоим. Во всяком случае, они так считали. Эта же, с ее сыном Биллом, виделась мне как явно односторонняя. Мы ничего с нее не получали.

– Дай мне знать, когда он выйдет, – сказала я. – Но я думаю, что Тим, с его профессиональной подготовкой, будет лучше…

– Не забывай про разницу в возрасте. Будет элемент отцовства.

– Может, оно и к лучшему. Может, это как раз то, что нужно твоему сыну.

Уставившись на меня, Кирстен изрекла: